Детоубийство и два конца

Аррабаль Ф. Красная мадонна: Роман / Пер. с фр. Н. Хотинской. – М.: Текст, 2002. – 204 с. Тираж 5000 экз.

Имя Фернандо Аррабаля до сих пор мало кому известно в России. А между тем оно занимает одно из самых почетных мест в истории европейской культуры. И это несмотря на то (или благодаря тому?), что Аррабаль является едва ли не самой шокирующей фигурой во французской литературе и кинематографе. Его романы парадоксальны, его публицистика эпатирует публику, его фильмы входят в первую десятку самых скандальных картин в истории кино. Роман "Красная мадонна" – первая книга "мастера скандалов", вышедшая на русском языке.

К сожалению, в России книга не станет бестселлером. Боюсь, что ее выход в свет заметили только самые искушенные читатели (не считая критиков, разумеется). Ибо это событие – всего лишь еще одно напоминание об утраченном и навсегда потерянном, о том, что осталось за бортом корабля отечественной культуры. Я имею в виду не текст – он благополучно (и очень качественно) переведен и наличествует. Я говорю о впечатлении, какое он способен был бы произвести на читающую публику, появись он тогда, когда был написан. Или хотя бы на десяток лет позже, все равно. Тогдашнее впечатление, случись оно, – не чета нынешнему, весьма бледному и лишенному изумления.

Сюжетной основой для романа послужил реальный юридический казус, имевший место в Испании в 1935 году: женщину из аристократической семьи судили за то, что она убила свою восемнадцатилетнюю дочь, прославившуюся как исключительно одаренный ребенок. В свое оправдание убийца сказала, что дочь была рождена ею для священной миссии, которую отказалась исполнять.

Роман, написанный от лица детоубийцы, в свое время поразил воображение просвещенной Европы. И почти совсем не поражает наше, чему причиной, на мой взгляд, слишком близкое знакомство с насильственно-целевым воспитанием и насильственным мессианством. Какова бы ни была цель – построение коммунизма или, как у Аррабаля, извлечение философского камня, – насилие над личностью недопустимо. Эта мысль стала общим местом и потому в качестве откровения более не воспринимается.

Однако если бы у прозы мастера было только одно измерение, и притом столь плоское, о ней не было бы смысла говорить. Под тем, что шокировало современников, у настоящего художника всегда скрывается более глубокий пласт, который порой могут разглядеть только потомки. Роман изобилует описаниями сновидений – ими завершается чуть ли не каждая глава, и все они имеют подчеркнуто символический характер. Символика сновидений переплетается с символикой алхимиков, не понаслышке знакомой автору (увлеченному алхимией как в практическом, так и в философском аспектах). Все это дает нам возможность рассмотреть сам роман как сложный и тщательно разработанный символ – не только вышеприведенной, лежащей на поверхности мысли, но и более трудной, требующей размышления идеи амбивалентности мира.

Бывшее совсем недавно модным слово "амбивалентность" можно перевести с греческого пословицей: всякая палка о двух концах. То есть всякое явление имеет две стороны, примитивно говоря, плохую и хорошую. На прагматическом уровне понимания это очевидно; но если перебраться повыше и начать утверждать, что смерть и жизнь – это одно и то же (два конца палки, но палка-то одна!), то осознание этого факта потребует гораздо больших мыслительных усилий. Красная мадонна пытается создать нового человека, очищенного от всякого зла и неправды, – ее дочь с детства ограждена и защищена, ей говорят о духовных целях, ее направляют ввысь, ожидая, что она будет сиять оттуда чистейшим звездным светом. Девочка осваивает труднейшие науки в одночасье, и восхищение чудо-ребенком перехлестывает у матери через край: иконописная, прекрасная, искуснейшая жрица горнила! А дочь между тем записывает в своем тайном дневнике, который называет "Преисподняя", такое: "Убожество, извращение, мерзость, ненависть – вот ценности, которым я отдаю все мои предпочтения. – Я упиваюсь позором. – Я люблю ложь. – Более того, я чту ее как богоравную. – Я буду купаться в свежей крови только что убиенных. – Я извращаю все мои чувства и становлюсь чудовищем. – Красота, благость, наука – какие гадкие слова, лишенные всякого смысла".

То, что идеал невозможен и недостижим, не вызывает сомнений. Но вот вопрос: продуктивна ли сама мечта о нем, стремление к нему? Может быть, тот, кто измеряет свою жизнь и деятельность идеальным критерием, заранее обречен на ошибку и, следовательно, на провал?

Для сотворения идеального человека необходим материал. Мне нужна всего лишь капля спермы, и неважно, откуда она возьмется, рассуждает Красная мадонна. Она зачинает своего ребенка с неким похотливым обитателем социального дна, размышляя о своем великом замысле и сокровенных путях просветления, – и она ошибается! Генетика открыла нам истинное значение спермы – и мы теперь можем оценить мудрость древних, поклонявшихся фаллосу во всех его проявлениях, как его силе грубой похоти, так и силе божественного происхождения. В зачатии участвуют две стороны: телесное вожделение и духовное влечение, и ни одну из них невозможно исключить усилием разумной воли, как бы она ни была могуча.

Похоть и разум, нравственно чистое и грязное – это первая оппозиция романа, открывающая целый ряд противопоставлений и замещений, разворачивающийся как последовательность точек взаимопроникновения абсолютно ужасного, адского и абсолютно благого и разумного. Жизнь переливается в смерть, и смерть – в жизнь: умирает циничный и неутомимый гуляка Шевалье и одновременно выздоравливает его смертельно больной друг Абеляр, становясь при этом опорой свободолюбивых устремлений двуединого чудо-ребенка. Хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот: оба друга сопровождали Красную мадонну всю жизнь, и когда Шевалье критиковал и высмеивал, Абеляр проявлял симпатию. Отношения друзей, словно бы взаимно паразитирующих, поочередно высасывая друг у друга жизнь, сами по себе весьма показательны. Самопожертвование матери имеет оборотной стороной ненависть к племяннику, который был ее первым воспитанником, а завершением – убийство обожаемой дочери.

"Сказать по правде, – проговаривается Красная мадонна, – меч, которым ты полосовала себя в "Преисподней", и шпатель, которым ты наносила целительный бальзам в горниле, таили в себе единую суть: тебе было дано и умерщвлять и возрождать, и разрушать и строить". В этом смысле красный цвет имеет важнейшее символическое (амбивалентное!) значение: это цвет власти, победы, созидательной силы, и в то же время – цвет крови, жертвы, мученичества. Красная мадонна – это не белая или черная (с теми все понятно!), это и победительница и проигравшая одновременно, убийца и убиенная.

Знание о двойственной природе мира способно привести к унынию и отчаянию, ибо это слишком суровое знание, исключающее существование абсолютного добра – оно не встречается в чистом виде, чтоб его можно было пощупать, как конец палки! Давая слово детоубийце, превращая роман в трагический монолог, обращенный к жертве, Аррабаль подчеркивает: абсолютное зло также не существует. Каждое явление, каким бы оно ни выглядело, представляет собой смесь того и другого – запутанную и пугающую смесь. Ужас и шок заключаются в том, что исходные ингредиенты более не различимы, одно оборачивается другим, и что тогда есть истина? Я разрезал кожу скальпелем: посмотрите-ка на это изнутри! – как будто говорит нам "мастер скандала". Если задуматься, "вид изнутри" революционен и непривычен не только культурному миру пятидесятилетней давности, но и нашему, современному восприятию.