Картонные крылья "Машины"

Макаревич пару раз промахнулся мимо нот, а Державин весь концерт играл из рук вон плохо. Но стратегический запас из марионеток, битвы с дураками, новым поворотом и крыльями любви за 33 года не иссяк

18 декабря "Олимпийский" брали штурмом – "Машина Времени" пообещала концерт "лучших песен за 33 года", и случился аншлаг, какого не знал даже их совместный концерт с "Воскресением", который назывался "50 на двоих" и случился два года назад. Тогда были просто очереди на вход, сейчас же круглое здание спорткомплекса было окружено длинными затейливыми людскими завитками. Аншлаг-аншлюс.

"Просто "Машина" – кокетливое название концертной программы коллектива, считающегося флагманом русского рока и принимавшего на свое тридцатилетие тогдашнего премьер-министра, а ныне президента. Два больших экрана (забота о галерке), лазерная графика (веяние времени), отрывок из знаменитой статьи застойных времен "Рагу из синей птицы". Поехали.

Андрей Макаревич общаться с публикой не любит. Если напорешься на его меланхолию – считай, зря потратил деньги: любимые песни, безусловно, услышишь, но между ними на тебя с большого экрана посмотрят так, что немедленно ощутишь себя лишним человеком. Не то было вчера: лидер "Машины" много и ласково говорил, улыбался, даже немного дурачился. "К нынешнему концерту мы откопали множество старых песен, которые вспоминали с трудом. Нам будет приятно, если вы будете как-то показывать нам, если вдруг окажется, что они вам знакомы". Концерта для знатоков и ценителей, тем не менее, не случилось. Просто "Машина" пошла наконец на поводу у поклонников, вечно просящих старенького, и первый раз на моей памяти сделала это без гримасы отвращения и даже с некоторой легкостью (и даже безответственностью – Макаревич пару раз ощутимо промахнулся мимо нот, а клавишник Андрей Державин весь концерт играл из рук вон плохо).

Впрочем, строгость и ирония по отношению к зрителю в данном случае неуместны, ибо любители "старой "Машины" на самом деле не ровня ностальгантам, оплакивающим свои молодые годы на концертах Си-Си Кетч или фестивалях вроде "Сан-Ремо в Кремле". Руководимая Макаревичем группа и в подпольные, и в "костюмированные" времена (в 1985 году вышло распоряжение Госконцерта о том, что все эстрадные коллективы должны выступать на сцене в костюмах, и "Машина" во главе с неприлично пышноволосым тогда лидером подчинилась) успешно балансировала между званием "приличного ВИА" и "старых рокеров", сочиняя прекраснодушные, эзоповым языком написанные баллады наряду с неплохими ритм-энд-блюзовыми вещами. 18 декабря звучало и то и другое: дурковатые "Скачки" и мощная "Кого ты хотел удивить", хрестоматийная "Тишина" и филигранная "Соната". Чтобы запах нафталина не очень бил в нос, добавляли еще и сочинения из последнего альбома "Место, где свет", которые принимали не менее тепло, чем вынутое из шкафа дорогое наследие. Другими словами, "Машина" предстала перед публикой именно в том сжатом виде, в котором она жива в большинстве голов своих поклонников – конгломератом из марионеток, битвы с дураками, новым поворотом и картонными крыльями любви.

И все-таки удивительно, почему Макаревич и его команда все время пытаются кому-то что-то доказать – пафос лезет наружу, хотя предмет его потерян в глубине веков. Начинать концерт выдержкой из одиозной статьи 1984 года выпуска, когда сам уже давно и охотно стал фигурой поп-истеблишмента. Подпускать в голос гнусавую нотку пионерского задора, когда твоя группа прочно вошла в возраст Христа. БГ, друг Андрея Вадимовича, может рвать на сцене рубашки и даже не стесняться в выражениях – и выглядеть при этом совершенно естественно. Макаревича, видно, держит за руки положение рок-ньюсмейкера №1, наряду с гарантиями известности чреватое также и недюжинным внутренним конфликтом, который прорывается в претенциозных текстах про эпоху большой нелюбви и про разговоры с Дженис Джоплин, а заодно выражается в порой излишне желчном поведении и резких комментариях к окружающей действительности в интервью. Причем, в отличие, к примеру, от Шевчука (недавно выпустившего свое "Единочество"), Макаревич не умеет превращать злость в энергию, и она так и остается в его песнях злостью, беспомощной и не особенно красивой.

Выбор читателей