"Я всех знал – мне ведь почти 80"

"Yтро": Какое место занимает этот балет в Вашем творчестве?

Ролан Пети: Мне дороги все мои постановки. Пожалуй, этот спектакль был одним из самых масштабных, и мне было весьма интересно в свое время работать над образом Квазимодо, которого я танцевал в первой постановке в Париже. Но вообще я поставил более ста спектаклей...

"Y": Вы поставили Ваш балет в Большом театре – а в 200-х метрах от Большого, в Театре оперетты, идет мюзикл с тем же названием...

Р.П.: Я знаю, потому что хожу обедать в "Кафе дез артистс" – мимо Оперетты. Там, кстати, великолепно кормят, и хозяин Дольф Михель прислал мне в отель мой любимый английский чай.

"Y": Ну а мюзикл-то?..

Р.П.: Ой, это все такая ерунда!.. Раньше были мюзиклы – это правда. Гершвин, Портер, Бернстайн... Но всё это, что сейчас сыплется на нас как из рога изобилия и что зачем-то пропагандирует парижское телевидение, – всё одно и то же; одна и та же музыка во всех мюзиклах, и слова одни и те же – "я тебя люблю, а я тебя люблю". Чепуха, словом.

"Y": Вы ретроград...

Р.П.: Отнюдь нет. Я как раз ставлю современные балеты; но надо же следовать законам жанра, а когда делают как бы классику, а танцовщица наряду с классическими па вдруг начинает такой, что ли, авангард – это недопустимо.

"Y": Кто Вам нравится в русском балете?

Р.П.: Конечно, мне нравились Нуреев, Барышников, на которого я ставил "Пиковую даму" 30 лет назад. Еще – Коля Цискаридзе, который всё делает так, как нужно, и вообще у него настоящая харизма и предельная работоспособность. А еще – Света Лунькина, она танцует у меня Эсмеральду в первом составе. Это вам не Мариинка, где моего Юношу (в балете "Юноша и смерть". - ред.) танцевал сорокалетний Фарух Рузиматов. Я возражал, но меня не послушали. И я запретил показывать этот балет где бы то ни было в мире, потому что это не мой балет. Слава Богу, контракт с Мариинкой скоро истекает и спектакль вообще не будет идти в Петербурге. В столь отвратительном варианте. Правда, скоро его привезут в Москву, но тут уж я ничего не могу поделать...

"Y": Кажется, Вы собирались также поставить на сцене Большого и "Юношу и Смерть" – балет, который Вы делали вскоре после войны вместе с Жаном Кокто?

Р.П.: Да, Вы правы. И я хотел бы, чтобы партию Юноши исполнял Николай Цискаридзе – этот совершенно исключительный мастер.

А Жан Кокто был одним из ближайших моих друзей – старших друзей – и был моим учителем. Мы переписывались, у меня сохранились эти письма. Мне вовсе не всё нравилось, что он делал. Например, "Орфей" – по-моему, это ужасно. Но "Вечное возвращение" или "Красавица и чудовище" – изумительно.

"Y": Кокто умел по-новому представить вечные сюжеты, вечные темы...

Р.П.: Вы абсолютно правы, ведь "Вечное возвращение" – это же история Тристана и Изольды; то же и с "Красавицей" – это старая история. Но что он с ними сделал!..

А Вы знаете, как я познакомился с Кокто? Я пришел к нему за автографом – после спектакля к служебному выходу, а он сказал: "Заходите ко мне в отель на площади Мадлен, и я Вам подпишу". Когда я на другой день пришел, то увидел компанию актеров, которые репетировали вместе с Кокто "Ужасных родителей", – это был прекрасный спектакль, пьеса самого Кокто. Я дал Кокто книжку его стихов "Опиум" – он подписал. Правда, я не знал тогда, что такое опиум, но книжку мне тем не менее продали, хотя я был ребенком лет десяти от роду.

"Y": А потом узнали?

Р.П.: Нет. Хотя вся эта компания, которая всегда была рядом с Кокто: русский Борис Кохно, француз Кристиан Берар и другие – всегда курили, лежа на диванах, и просили меня: "Ролан, Ролан, приготовь нам трубочку... почему ты не куришь сам, закури, закури же...". Но мне это было не нужно. Ни для творчества, ни для любви.

"Y": Но это, вероятно, помогало Жану Кокто любить Жана Марэ... Это действительно была столь романтическая история?

Р.П.: Жан Марэ не курил опиум. А романтизм был, скорее, со стороны Кокто. Он обожал Марэ. А тот его – нет. Кокто помог Марэ устроиться в театр – и вообще стать актером. Он не так уж роскошно, я бы сказал, играл. Например, Расина. Но Кокто был добрейшим человеком. Марэ, кстати, тоже, но главное – невероятным красавцем... Я видел однажды, как он принимал душ, и поразился – передо мной был просто греческий бог, статуя, атлет. Но Кокто он не любил.

"Y": Но, говорят, любил Нуреева...

Р.П.: Чушь!.. Я бы точно знал, тем более что с Нуреевым я работал и дружил. Он был трудным другом. Я ставил на него спектакли – в том числе "Юношу и Смерть", которую Рудик танцевал с моей женой Зизи Жанмер (даже сняли фильм с их участием). И Рудик пришел в последний раз в своей жизни на мой балет "Чаплин" в Париже.

Но почему Вы спрашиваете меня только о мужчинах?.. Спросите о моей жене Зизи – она блистательная танцовщица, прекрасная певица, мечтала прилететь на премьеру в Большой, но заболела; я звоню ей каждый день, потому что если не позвоню – плохо сплю. Вы знаете, кто за ней хотел приударить? Борис Виан – автор "Пены дней". Неприятный был...

"Y": Вы и его знали?

Р.П.: Я всех знал – мне ведь почти 80 лет. И Виана, и Жана Жене, который не пропускал ни одно мужское достоинство и вообще относился к члену внимательно-болезненно, вот с та-а-а-кими глазами...

"Y": Мы договорились о женщинах... Их в Вашей жизни тоже было предостаточно – все эти русские балерины, у которых Вы учились танцу...

Р.П.: О да!.. Преображенская, Егорова... Прекрасные балерины, но начисто лишенные сексуальности.

"Y": Но они были уже очень старые.

Р.П.: Ну вот поэтому и лишенные.

"Y": Вы сохраняете удивительную спортивную форму...

Р.П.: Это – класс, которым я занимаюсь каждый день, и в номере гостиницы тоже. Если бы только горничные видели, что я проделываю со стульями, креслами и т.д.! Хорошо, что я запираюсь на ключ и тренируюсь. Никто не видит.

Беседовал Александр Шундрин.