Таких злодеев больше нет...

...Забудутся ясноглазые красавицы и бесстрашные витязи, переходящие из одного фильма в другой с одинаковым набором кудрей и реплик, но "всесоюзного Бабу-ягу" вряд ли кто уже сможет повторить. В отличие от Кощея, роли Милляра воистину бессмертны




"А уже я и не мужчина... Я – Баба-яга", – примерно это, как донесла молва устами его коллег и друзей, заявил наш герой своей 60-летней невесте, когда удивлённая предложением руки и сердца женщина заметила, что в её возрасте вроде бы как не совсем ловко желать близости с противоположным полом. И она согласилась – соседка по коммунальной квартире, сражённая его ответом, а ещё больше околдованная его неотразимым обаянием. Впрочем, она была не одинока в этом – его чарами была околдована вся страна от мала до велика. А обзавестись наконец-то, по достижении 65-летнего возраста, семьёй его буквально заставил великий режиссёр-сказочник Александр Роу...

Избушка официального признания передом повернулась к нему, актёру-волшебнику, сказочной нечистой силе всесоюзного значения, только когда ему исполнилось 85 лет. Вот тогда-то большой художник, мастер гротескового образа на экране и необычайно скромный в жизни человек был удостоен звания народного артиста. Но действительно всенародная популярность пришла к нему куда раньше. И долгая жизнь проросла бессмертием оживлённых им персонажей русской сказки... Георгий Францевич Милляр – милый и застенчивый, утончённый и галантный в жизни, в кино он умудрился сыграть всё, что вылезает по ночам из дремучих лесов русского мистического фольклора, продирает по коже могильным холодом и слепит зловещим блеском глаз. И всё же зло, которое он изобразил, при всей его хитрости и коварстве было заведомо обречено на поражение. В этом тоже была сила его удивительного таланта.

Когда ему было всего-то семь лет от роду, забавный и в какой-то мере даже символический случай осветил его дальнейшую артистическую судьбу. Как-то раз он стащил химический карандаш, поработал им над своим лицом и, синий и чрезвычайно грозный, явился перед родными, заявив, что хочет быть похожим на Мефистофеля из "Фауста". Дебют мальчишки был встречен звонким смехом. Лицедея умыли, но даже не подумали отругать – в семье отношение к любому искусству было уважительным, а уж к юмору... (Спустя многие годы сам Милляр порадует коллег афоризмом, что потеря чувства юмора равносильна потере сознания.) Трудно сказать, как сложилась бы его судьба, не перетряхни революция всю страну. Родился будущий артист в очень богатой семье. Его отец, французский дворянин Франц де Милляр и по совместительству инженер-железнодорожник, приехал в Россию строить мосты, да так и остался, полюбив русскую красавицу из Иркутска, дочь сибирского золотопромышленника Журавлёва. С младенчества их первенца окружала любовь и суета бонн и гувернанток, его учили языкам, живописи и музыке. Тётка, известная в Москве певица, водила его за кулисы МХАТа. Граммофон, занимавший в доме не менее почётное место, чем в наши дни телевизор, пел ему голосами Неждановой, Собинова, Шаляпина. Однако сказочное детство дало первую трещину со скоропостижной смертью отца в 1906 году. Позже, когда грозовые тучи пролетарского бунта в Москве стали жалить эксплуататорские классы первыми намёками на уничтожение, мать увезла его в тихий Геленджик, где у его деда была дача. Окончание школы совпало для юного Милляра с первыми уроками суровой действительности – фамильные драгоценности давно уже были обменены на хлеб, а происхождение надо было тщательно скрывать. Может быть, именно тогда ему в голову и пришла ещё одна ставшая впоследствии крылатой фраза: анкета – это нездоровый интерес к чужой биографии. От аристократической приставки "де" в фамилии Георгию пришлось избавиться, а при приёме на работу в личном деле пришлось писать, что родом он из семьи служащих и языками никакими не владеет. А ведь владел, и в совершенстве! Причём не только своим вторым родным французским. От отца в наследство ему достались и национальные черты – подвижность и изысканность, искромётное веселье и удивительная мимика. При росте 164 см он был изящен, гибок, худощав и настолько изобретателен на гримасы, что его лицо казалось пластилиновым. Окажись он вовремя во Франции в эмиграции, Луи де Фюнесу пришлось бы столкнуться с серьёзной конкуренцией, учитывая явный комический талант Милляра. Но ему так и не суждено было увидеть бесконечно далёкий Париж...

Первая роль Милляра на профессиональной сцене была женской. Бутафор провинциального театра в Геленджике все диалоги знал наизусть и постоянно торчал за кулисами, наблюдая, критикуя или наслаждаясь магией постановки. И вот в 1920 г. при желанном курортном аншлаге внезапно выяснилось, что примадонна заболела. Из двух зол – отменять спектакль или срочно искать любую замену – директор театра выбрал второе. Ни о чём не подозревающая публика в тот вечер искренне аплодировала очаровательной Золушке. 17-летнему Георгию Милляру. После этого дикого дебюта к нему присмотрелись внимательнее и даже стали поручать характерные роли. Но молодой актёр был слишком требователен к самому себе и не мог смириться с оттачиванием практики в отсутствие теоретической школы. В 1924 году он приехал в столицу и поступил в Школу юниоров при Московском театре Революции (сейчас – имени Маяковского). Сказать, что ему там пришлось нелегко, означало бы ошибиться адресом. Потом сам Милляр вспоминал: "По своим психологическим данным я был тяжёлым учеником, и многие преподаватели бросили бы меня, не примешивайся к их нетерпению чувство профессиональной любознательности, вызванное, как говорят в театральной среде, трудностью материала". И, нельзя не признать, жрецы Мельпомены мучились с ним не зря: талант Милляра засверкал радужными искрами. Его партнёрами по сцене были настоящие звёзды подмостков – Мария Бабанова и Сергей Мартинсон, да и сыгранные им роли говорят о многом – герцог Альбано в "Озере Люль", граф Лудовико в "Собаке на сене", атташе в "Голгофе" и аптекарь в "Ромео и Джульетте". Но всё же это было лишь начало.

В 1938 году, уже успев привыкнуть к своему далеко не самому простому репертуару, Георгий Милляр навсегда ушёл из театра в кинематограф. Ушёл, соблазнённый не кино вообще, а выдающимся режиссёром Александром Роу, с кем его связывала самая преданная дружба и удивительно гармоничное сотрудничество. Первая роль в фильме "По щучьему велению" была сделана Милляром куда серьёзнее, чем этого можно было ожидать от работы в картине, ориентированной на детей. Его царь Горох завистлив и взбалмошен, капризен и вздорен. Нет в жизни большего несчастья, чем глупость в опьянении властью, – Милляр сумел доказать эту истину вне времени и вне политического строя своей изумительной игрой на грани ярмарочного гротеска. Следующий фильм-сказка – "Василиса Прекрасная" – стал одной из самых крупных его артистических удач. С самого начала Роу запрограммировал его сразу на две роли – гусляра и старика-отца. А вот вакансия Бабы-яги никак не хотела закрываться. Кто только на роль лесной злодейки не пробовался – даже великая Фаина Раневская; косяком шли молодые красивые актрисы, почему-то считавшие, что ведьма должна быть неотразима. Режиссёр не соглашался с такой трактовкой и ждал удачи. И она постучала к нему в двери – кулаком мужчины. "Не женская эта роль, – заявил Милляр, – вот какая актриса позволит сделать себя такой страшной на экране? Гримёр только отвернётся – она тут же реснички себе подрисует". К вящей убедительности он сообщил, что уже знает, из чего образ лепить. Внешность Яги он "срисовал" с натуры. "В Ялте я старушку увидел, – рассказывал актёр, – старая-престарая гречанка, сгорбленная, нос крючком, недобрый взгляд, в руках короткая палочка. Коз пасла на Чайной горке". А характером его снабдила соседка по коммунальной квартире: "Характер у неё был ужасный, склочница, ей надо было обязательно кого-нибудь перессорить". Роу пошёл на смелый эксперимент и не прогадал – Милляр черновые контуры будущей роли на съёмках заполнил ужасающей зловещей чернотой, заставляющей зрителя напрягаться и вместе с положительными героями готовиться к серьёзной схватке. Его мягкая улыбка исчезла, лучистые и тёплые глаза заледенели равнодушием змеи, которая изучает жертву просто как потенциальный кусок еды. Зло в исполнении Милляра вышло отвратительным, коварным и изобретательным врагом, подлежащим уничтожению. Милляр настолько серьёзно относился к своей Бабе-яге, что даже озвучивал ее сам, говоря, что есть такие старухи со скрипучим прокуренным голосом. В работе над одной из следующих своих ролей – министра Квака из "Марьи-искусницы" – актёр пошёл ещё дальше. Квак – это карикатура на чиновника, угодливого для начальства и подлого по сути своей, да ещё и любителя почётных грамот. Образ, созданный актёром-сказочником, был едкой и меткой сатирой на номенклатуру того времени, когда награды (вспомним орден рака на груди жабы-министра) нередко доставались не за труд, а за предательство. "Можно ли вникнуть в психологию жабы? – рассказывал сам мастер. – Да и нужно ли? Ведь в баснях Лафонтена и Крылова, насквозь реалистических, нас занимают не Ослы или Совы, а категории людей, которых подразумевали баснописцы в аллегориях".

Но самый главный свой "политический" образ магистр сказки создал во время войны. "Кощея Бессмертного" снимали во время эвакуации, в Душанбе. Заразившись там среднеазиатской малярией, Георгий Милляр едва остался жив, превратился в живой скелет – весил "45 кило с ботинками". Работа над фильмом для всей группы шла под сводки информбюро, даже текст сценария перекликался с настроением, которым жила вся страна: "Как гром упал на Русь Кащей Бессмертный, пожёг наши дома и хлеба, людей вырубил и жён живыми угнал многие тысячи". "Чудищем, которое весь мир жрёт и не нажрётся" был немецкий фашизм. Его надо было победить и в жизни, и в сказке. Кощей был срисован с устрашающих всадников Апокалипсиса, наряжен в тевтонские доспехи с костяными крыльями за спиной и визуально подогнан под неестественно длинные и уродливые фигуры ранней германской готики – тощие конечности, затянутые в доспехи, горбоносое лицо и голый череп самой смерти, принявшей людской облик. Когда в таком облачении и гриме иссушенного малярией актёра подвели к лошади, она взвилась на дыбы и, пока ей не завязали глаза, не подпускала его к себе... Побеждённый волей и героизмом режим концлагерей и разрушительной Кощеевой власти рассыпался в прах. Премьера фильма прошла в радостный День Победы 9 мая 1945 года.

Казалось бы, вот она, вершина славы. Однако Милляр просто не умел и не хотел присоединяться к ловцам государственных наград. А к тем, кто предпочитал "выкладываться" не перед камерой, а в высоких кабинетах, относился с лёгкой беззлобной иронией: "Субординация: никогда не напоминайте слону, что его сделали из мухи", – шутил он. И никогда не заглядывал заискивающе в глаза чиновникам от культуры – его друзьями были костюмеры и гримёры, осветители и шофёры, он никогда не ходил на собрания и избегал высокомерной богемы. Сын французского дворянина ел ливерную колбасу и чёрствый хлеб, не гоняясь за спецпайками, 30 лет носил одно и то же пальто и жил с матерью в московской коммуналке, которая до революции была квартирой его семьи. Говорят, что он до глубокой старости очень любил выпить, но всегда знал меру – в более серьезном состоянии, чем "подшофе", его никто не видел.

Фильм-сказка "Морозко" на фестивале в Венеции получил "Золотого льва", но ещё большую награду актёру вручили итальянские детишки, которые в коридорах Дворца кино резвились, копируя его обновлённую Бабу-ягу. А та к тому моменту уже устала от своих злодейств, как объяснял сам Милляр, "подряхлела, силы поубавилось, радикулит старую замучил". И образ стал не острым и опасным, а даже смешным. Обитатели избушки не боятся бунтовать против неё, а сама Яга разучилась колдовать. Милляр не скрывает иронии по отношению к своей героине. А она вдохновляет других мастеров ярких образов. Помните сказку Филатова про Федота-стрельца? "Ой, чагой-то худо мне, слышь, как хрумкает в спине? В общем, раз такое дело, я вообще на бюллетне".

Георгий Милляр, великий лицедей, сумевший сочетать глубину психологизма с бесшабашностью скоморошьей выдумки, сыграл в кино около 30 ролей только у одного своего постоянного режиссёра Александра Роу. Но всю жизнь мечтал о другом. В одном из последних интервью он признался, что хотел бы "слепить характер острый, шекспировский". И назвал три роли: Суворов, Цезарь, Вольтер. Не сбылось...

Милляр скончался 4 июня 1993 года, ровно десять лет назад, совсем чуть-чуть не дожив до своего 90-летия. Забудутся слепленные по шаблону ясноглазые красавицы и бесстрашные витязи, переходящие из одной ленты в другую с одинаковым набором кудрей и реплик, но ту Бабу Ягу вряд ли кто уже сможет повторить. В отличие от Кощея, роли Милляра воистину бессмертны.

Выбор читателей