Эта профессия – одна из самых сложных в мире

Я всегда хотел работать в театре, причем именно режиссером. Закончив школу с медалью, поступал сразу в три института. Сначала, чтобы не идти в армию, – в Институт инженеров кинематографии. Потом пошел в Щукинское училище на заочное отделение режиссуры. Там мне сказали, что для режиссера я слишком юн. Тогда я пошел в университет и стал бродить по факультетам, раздумывая, куда бы поступить. В этот год после 30-летнего перерыва вновь открылся факультет психологии. Одно время в психологии было такое направление – педология, и педологи, тестируя детей, по неосторожности протестировали сына Жданова, у которого IQ оказался гораздо ниже того, что требовалось, и педология, а заодно и вся психология, была закрыта.

В тот год поступать было невероятно трудно: в вузы шли сразу два выпуска – после десяти- и одиннадцатилетки, а факультет был очень маленький. Нужно было сдавать математику, которой я не увлекался в школе, но я 10 дней 24 часа в сутки занимался математикой и поступил. На факультете психологии было потрясающее общение, была демократичная атмосфера, были старые профессора, с которыми мы общались на занятиях, на лекциях, вместе выезжали в Пицунду в летние психологические школы... Я получил от университета, помимо самых разных знаний, широту взгляда, то есть то, чему и должен служить университет.

Мысль о том, что я уйду в театр, была для меня очевидной, и на факультете все это знали. К тому же я играл в студенческом театре МГУ, художественным руководителем которого был Марк Анатольевич Захаров. Попасть из студии, которая и была предназначена для студентов, в театр, где играли гораздо более зрелые люди, было практически невозможно. Так случилось, что я туда попал и играл там все 4 года, хоть и исполнял самые маленькие роли.

Еще учась в университете, я попал на спектакль Товстоногова "Мещане" и был абсолютно потрясен этим спектаклем. Тогда я и решил, что если и буду учиться, то только у него. Набор на курс Товстоногова проводился раз в 4 года, и мне было не суждено попасть к нему, потому что мне оставался еще год учебы. Я пришел к Леонтьеву – руководителю факультета, известнейшему ученому, лауреату Нобелевской премии, – и мне чудом разрешили за год сдать 2 курса, что я и сделал и уехал поступать к Товстоногову. Поступить было почти нереально – из тысячи желающих набирали десяток.

Ему понравилось все – и то, что я психолог, и мои этюды – у меня единственного была четверка на этюдах. Учиться было довольно трудно, особенно первый год. Ночами не спали: весь первый курс был посвящен актерскому мастерству, нужно было все время писать рассказики, сочинять самим этюды, выполнять постоянные актерские задания.

Товстоногов понимал систему Станиславского очень практически. Он учил нас, как теоретические положения системы, которые можно усвоить за 4 часа, использовать в работе актера и режиссера. Разбор по системе с целью найти и предложить конкретные действия человека было главное, чем мы занимались. Нам тогда это казалось невыносимо трудным, потому что все привыкли вносить некие трактовки, вариации по поводу текста. Товстоногов же останавливал наше внимание на том, какие моменты надо осмыслить – что происходит с человеком, чем он живет, какие у него представления о жизни, о счастье, о других партнерах, заставлял сочинять роман из его жизни для роли – придумывать, что происходило до пьесы, что произойдет после... Ему как-то удавалось сделать это нескучным. Товстоногов вызывал огромное доверие тем, что он каждый раз демонстрировал, к каким результатам такой разбор может привести. Он был практическим режиссером. И очень талантливым.

Самое, пожалуй, главное, что смог показать нам Товстоногов, – подход к театру как к очень серьезному, профессиональному делу. "Театр может быть либо серьезным, либо стыдным". Ведь позиция режиссера достаточно странная. Режиссером может назваться и человек с хорошими организационными способностями, который способен собрать людей, дать им пьесу – и он называется постановщиком спектакля. И более того – если пьеса и актеры хорошие, то такой человек может иметь успех. Но есть и другой подход к профессии – это то, что называется режиссерский театр. Тут есть концепция, есть особый подход, есть возможность все проанализировать до молекулярного уровня, построить с актером роль и построить из ролей спектакли. Собственно, профессией называется второе. И профессия эта – одна из самых сложных профессий в мире, потому что ты должен владеть и пространством, и музыкой, должен знать литературу просто для того, чтобы иметь возможность выбрать интересующие тебя направления, и, кроме того, ты при этом должен быть актером.

Особенностью русском режиссерской школы является психологический разбор, возможность осмыслить и перевернуть текст, возможность построить жизнь, которая, исходя из написанного автором текста, совершенно неочевидна. Для русской школы основа – поведение, а текст – это уже "причудливая вязь на канве поведения", по словам Мейерхольда. Английский театр, например, стоит на совершенно другом подходе – возможности владения и управления текстом, и в этом смысле они достигли поразительных результатов. Они потрясающе умеют произнести монолог на две страницы и найти одно слово, которое освещает весь предыдущий текст.

Сейчас я преподаю в Tish School в университете Нью-Йорка. За 8 недель я должен поставить спектакль, с которым мои студенты показываются агентам. Первые 2 недели обычно уходят на то, чтобы мы начали понимать друг друга, потому что мой подход для них оказывается абсолютно неожиданным именно в связи с этими двумя разными направлениями. Они привыкли к тому, что садятся и начинают анализировать текст; а так как наш подход – абсолютно другой, касающийся действенного разбора (текст я оставляю на их совести), то какое-то время уходит на поиск общего языка.

Всегда, начиная работу над спектаклем, режиссер должен задать общее направление. В этом смысле любой режиссер, и я в том числе, диктатор. Я не позволяю свернуть с выбранного мной направления, а что касается конкретных решений, то на первом этапе, когда прикасаешься к материалу, я выслушиваю все предложения, с которыми приходят актеры. Правильный процесс работы – это когда люди не помнят, кто что предложит и кто что придумал.

Сама репетиция – это живой процесс, тонкая материя. Репетиция может не заладиться потому, что плохая погода. Вроде бы все говорится и делается правильно, но не возникает живого процесса. Но если уж он наступил – его преступно прерывать. Этот как серфинг – ты поймал волну, и надо попытаться как можно дальше на ней проехать. Такое случается далеко не каждый день, но имеет смысл работать именно ради этих моментов, когда в пустоте зарождается нечто, что потом может жить годами.

Приходится все время продолжать учиться. Как только ты отстаешь от процесса жизни, театр становится мертвым, академичным. Наступает момент, когда ты настолько хорошо овладеваешь опытом, что опыт, в свою очередь, овладевает тобой. Процесс обновления собственных средств и подходов к материалу – это и есть самое сложное.

Своим зрителям мы хотим рассказать о том, что нас волнует. Например, те же "Три сестры" совершенно потрясли меня тем, что пьеса написана так давно, а все проблемы, которые мучили этих людей, абсолютно живы. Это проблемы, касающиеся общих вопросов нашего бытия в этом мире, а не просто людей, существующих в некотором загородном доме и оторванных от Москвы. Это – фундаментальные проблемы жизни, на которые автор смотрит очень скептическим и ужасно грустным взглядом, и, если это интересно нам, тем, кто это делает, то часть наших ощущений долетает до некоторой части зрительного зала. А какая-то не долетает – потому что люди прожили совсем другую жизнь, читали другие книжки, у них другая жизненная история, другая система ассоциаций. Какая-то часть естественным образом пропадает, но это неизбежно. Поэтому я пытаюсь прежде всего заразить зрителя некими собственными эмоциями и взглядами, а уж что в результате доходит – это вопрос второй.

Мне кажется, задача режиссера – построить некую жизнь, перевести пропущенный через себя взгляд автора в живой процесс на сцене. Это и есть профессия.

Театр "Гешер" приезжает на гастроли в Россию 9 октября. На сцене МХАТ им. Чехова будут показаны три спектакля:
9 и 10 октября – "Деревушка" по пьесе И.Соболя
11 и 12 октября – "Раб" по пьесе И.Башевиса Зингера
14 и 15 октября – "Город. Одесские рассказы" по мотивам рассказов И.Бабеля