Благоденствию России отмерено меньше полувека

"Yтро": Почти все природные катаклизмы в России сопровождаются проблемами с электроэнергетикой. Отключение электричества в Крымске стало одной из причин огромного числа жертв, поскольку большинство людей не услышали предупреждений об опасности, которые передавались по ТВ. Почему так происходит? Это закономерное следствие разгула стихии, характерное для подобного рода катастроф в любой точке земного шара, или результат плачевного состояния отрасли именно в нашей стране?

Алексей Кокорин: Если мы вспомним затопление Нового Орлеана или только что прошедшие сильнейшие наводнения в Китае, в Японии, то увидим, что там тоже наблюдалось отключение электричества. Либо специально автоматикой или человеком, поскольку существует опасность сильного удара током, как это было в Крымске, либо в результате обрыва проводов в случае падения дерева и тому подобных факторов. Всегда во время стихийных бедствий страдают электросети. И сами электросети в России не рассчитаны на подобные вещи. А то, что рассчитать можно, нам показывает пример той же Японии, для которой среднее землетрясение уже просто не стихийное бедствие, настолько они к ним готовы. Но вот сейчас у них были аномальные ливневые осадки. Да, там все равно есть погибшие, но если бы такое случилось в другой стране, ущерб был бы несоизмеримо больше и погибло бы гораздо больше людей. То есть, это сочетание ряда причин. И состояния электрического хозяйства в целом тоже.

"Y": А насколько вообще оно плачевно. Так ли все критично, как о том говорят?

А.К.: Достаточно критично. Это относится как к выработке электроэнергии, так и к передаче. В Советском Союзе были одни из самых современных линий электропередач – в 70-е годы. Многие ЛЭП на том же уровне и остались, а уже 40 лет прошло. И сейчас мы очень далеки от того, чтобы уметь перебрасывать большие потоки энергии с одного места на другое. Вот сейчас планируется строительство так называемой Транссибирской ГЭС, которое может нанести большой урон реке Амур. Если вдуматься: зачем нужна такая ГЭС в таком месте? А это результат того, что мы не можем перебросить те или иные нагрузки, у нас нет современных длинных ЛЭП именно там. И получается, что чуть ли не проще решить вопрос, построив еще одну ГЭС, чем тянуть длинную ЛЭП.

"Y": Вы согласны с мнением о том, что не стоило электроэнергетику передавать в частные руки?

А.К.: Согласен. Это стратегическая ошибка. Любая отрасль, которая приносит выгоду только при бизнес-плане на 30-40 лет, не может быть частной в нашей стране. Потому что никакой частный бизнес в России не считает свой бизнес-план на такой срок. Я понимаю, что с помощью административного потенциала можно загнать наш бизнес в вынужденную покупку чего угодно. "Посоветуют" кому-то купить ГЭС, он купит. Но никакому олигарху это не выгодно, потому что у нас считают прибыль на 5-10 лет вперед. Бизнесмены неглупые люди, они понимают, что Россия довольно рискованная страна, и у кого-то возраст уже солидный, он говорит: я столько не проживу, а дети хотят жить и работать за границей.

"Y": То есть, получив сиюминутную выгоду для бюджета за счет приватизации этих объектов, государство в будущем получит нарастание техногенных катастроф и увеличение расходов того же бюджета на ликвидацию последствий?

А.К.: Именно так. Ну, вот представьте, начальство приказало вам купить какую-то заброшенную полуразрушенную дачку в глухом месте. Вы понимаете, что даже если привести ее в полный порядок, вы все равно не сможете ее продать или каким-то иным образом вернуть потраченные средства. И вы не будете вкладывать в нее деньги. На радость начальства покрасите дом снаружи, а внутри останется разруха.

"Y": Европа планирует к 2020 году производить 20% всей энергии за счет возобновляемых источников. Насколько реальны эти планы?

А.К.: Это совершенно реальное число, оно хорошо просчитано. Мне кажется, они даже сумеют этот план перевыполнить. А некоторые страны, как Швеция и часть Великобритании, т.е. Шотландия, хотят перейти полностью на возобновляемые источники. Европа известна тем, что у нее нет собственных запасов углеводородов. И даже угольный или сланцевый газ находятся в таких странах, как, например, Польша, где спорно их быстрое развитие – денег нет. Зато есть хорошие возможности по ветру – много моря, стабильный и довольно сильный ветер. А мощность, которую можно получить с ветряка, пропорциональна кубу ветра, это очень большая зависимость. Причем это такой ветер, который дует при положительных температурах, то есть, нет обледенения лопастей. По солнцу то же самое. И, наконец, у них есть массовое желание населения стать энергетически независимыми. В некоторых странах желание стать независимыми от российского газа уже похоже на какую-то национальную шизофрению.

"Y": Например, в каких?

А.К.: Насколько я слышал, в Чехии, Польше. Похоже, что во всей Восточной Европе в целом.

"Y": Постсоветские комплексы.

А.К.: Комплексы, очень сильные. Вот во что бы то ни стало. Люди согласны сейчас затягивать пояса ради того, чтобы в будущем была устойчивая зеленая энергетика. То есть, собственного сырья нет, условия хорошие, затянуть пояса готовы. Эти три фактора значат очень много. Они, безусловно, выполнят 20% и пойдут дальше.

"Y": Каковы вообще, на ваш взгляд, перспективы альтернативной энергетики?

А.К.: По всему миру сложно сказать, потому что сейчас возобновляемая энергетика, точнее, так называемая новая возобновляемая энергетика (без крупных ГЭС и архаичного использования биомассы) – это единицы процентов. Потенциал ГЭС не очень большой. Их уже особо много и не построишь. Не говоря о том, что такая вещь, как, скажем, подъем Чебоксарского водохранилища – это просто ужасно. Затопят огромные земли. Это вредно для природы, для экологии. Если вы сейчас посмотрите топливно-энергетический баланс всей мировой экономики, вы получите 12% возобновляемых источников энергии, исключая крупные ГЭС. Из них 10% – это архаичное использование биомассы: дрова, хворост, которым топят Азия и Африка, кое-кто у нас, но у нас мало. Это должно убираться. В Европе этого нет. То есть, получается, что мы должны не просто развивать во всем мире возобновляемую энергетику, но убирать архаичную и внедрять современную. Поэтому мы в самом начале пути. И, пожалуй, сейчас вам ни один эксперт не даст точный ответ, с какой скоростью будет развиваться во всем мире возобновляемая энергетика. Но то, что когда-то мир перейдет на такие источники энергии – это очевидно. Не потому, что сырьевые закончатся. Будет просто невыгодно добывать их по той цене, по которой можно добыть.

"Y": То есть, когда стоимость добычи природных ресурсов сравняется со стоимостью производства энергии из возобновляемых источников.

А.К.: Конечно. О сроках можно дискутировать. Но сегодня инвестиций в развитие возобновляемой энергетики вкладывается уже больше, чем в традиционную. Однако это не означает, что ее процент быстро пойдет вверх.

"Y": Россия, в свою очередь, собирается к 2030 году довести долю возобновляемых источников до 4,5%. Это нормально для страны, сидящей на нефтегазовой бочке, или все-таки маловато?

А.К.: Сложно сказать. Если сравнивать с другими странами, то, конечно, маловато. Тем более что сначала были планы довести долю до 4,5% к 2020 году. Но тут, я думаю, не нужно гнаться за процентом как таковым. Если мы не сможем продавать свой газ в желаемом объеме по выгодной цене (а договариваться с партнерами становится все сложнее), образуется его избыток, и это будет мешать развитию возобновляемой энергетики. Где газ подведен, там ветряк ставить не будут. Сейчас у нас альтернативная энергетика будет развиваться в двух случаях. Первый: в удаленных районах, где газопроводов нет и газ дорогой, вплоть до того, что ставить солнечные батареи на полюсе холода – это не бред, потому что там действительно много солнца. Второй вариант: для себя. Потому что у нас "вилка" между оптовыми ценами на электроэнергию и тем, сколько юрлицо платит за подключение к сети и пользование, достигает четырехкратного размера. То есть, на продажу производить энергию таким способом невыгодно – купят очень дешево, а для собственного потребления, как альтернатива четырехкратной цены – совсем другое дело.

"Y": То есть, какой-нибудь офис на юге ставит на крыше солнечную батарею и перестает платить за электроэнергию.

А.К.: Да. Этот процесс идет. А там, где люди замахнулись на то, что будут продавать в сеть, и даже поставили большие ветряки, все равно получается плохо. Что в Калмыкии, что в Белгородской области. Это получается только с дотацией. А дотация у нас сейчас куда пошла? Русгидро продавило вариант решения Минэнерго (оно вроде еще не принято, но черновое, все согласовано), согласно которому компенсация полагается только тем, кто готов гарантированно производить электроэнергию в нужное время в нужном месте. Что из этого исключается? Ветер и солнце. Автоматически.

"Y": Как вы оцениваете перспективы России в качестве поставщика энергоресурсов? Как долго еще страна сможет жить на природных запасах, если учесть, с одной стороны, прогнозы об их постепенном исчерпании и удорожании, а с другой – усилия западных стран по развитию альтернативной энергетики?

А.К.: Я принимал активное участие в расчетах Института экономической политики им. Е.Гайдара, видел прогнозы BP, российского Агентства по энергоэффективности, Института энергетических исследований РАН – у всех получается 30-40 лет. Это больше, чем иногда кажется, но все же достаточно близкая перспектива. И это не потому, что запасы у нас кончатся. Они просто не выдержат конкуренции. Уже сейчас снижение спроса опережает снижение запасов. И дело не в экономическом кризисе. Если убрать спекулятивную составляющую и сезонные колебания погоды, весь прирост спроса на нефть – это, прежде всего, транспортный сектор двух стран: Китая и Индии. Если они поймут, что им уже пора массово переходить на электромобили, будет совсем иная динамика. Сейчас им это просто невыгодно. Постепенное снижение спроса не будет приводить к какому-то падению. Оно будет приводить к стабильному относительно невысокому уровню – $60-100 за баррель. Газ, соответственно, будет действовать синхронно. И рынок газа, видимо, станет несколько иной – спотовый.

"Y": Как сегодня энергетика влияет на климат? Разговоры о парниковом эффекте не так активны, как несколько лет назад. Означает ли это, что проблема стала менее актуальной сама по себе, или ее просто вытеснили более насущные проблемы?

А.К.: Ее вытеснили более насущные проблемы, и она перешла в более рутинное и менее интересное русло. Поэтому о ней просто меньше говорят. Мировая энергетика, безусловно, главный источник выбросов парниковых газов. А это самый сильный фактор антропогенного воздействия на климат. Другое дело, что там сочетание факторов – естественных с антропогенными. Кризис отвлек внимание. И еще понимание того, что быстро мировую энергетику не сдвинешь. Сегодня наиболее перспективные объекты международных переговоров – не столько какие-то проценты снижения выбросов, которые записаны в Киотском протоколе и были актуальны 15 лет назад, сколько активные практические шаги по адаптационным мерам, причем в наименее развитых, самых слабых странах, осуществляемые при финансовой поддержке самых сильных. Получается, что мы уже не получатель, но еще и не донор, поэтому интерес к этому вопросу в России, естественно, упал.

"Y": А адаптационные меры – это какие?

А.К.: Ну, например, если засухи, то создание водохранилищ для содержания воды или современных ирригационных систем, а не архаичных, оставшиеся с 50-х годов прошлого века. Это меры по здоровью населения в условиях волн жары. Вот то, что мы в Крымске собираемся делать – по-другому построить город и возвести плотины – это и есть адаптационные меры.

"Y": Что вообще происходит с климатом в России и в мире? Каких изменений следует ожидать в ближайшем и в более отдаленном будущем?

А.К.: И там, и там происходит так называемое глобальное потепление, которое выражается в очень небольшом повышении средней температуры, но в очень зримом нарушении баланса климата, в резких скачках – от холода к теплу, от засухи к наводнению. Увеличение температуры по всему миру составило 0,8 градуса, в России – 1,5 градуса. Но это средняя температура, которая сродни средней температуре по больнице. Колебания температуры и аномалии температуры будут становиться больше. Они ни в коем случае не связаны полностью с антропогенным воздействием – это лишь добавка. Но она имеет место быть. Нас ожидает продолжение данной тенденции. Количество опасных явлений будет увеличиваться. Сложно сказать, насколько. С 90-го года уже увеличилось вдвое. Сейчас сильных дождей при том же количестве осадков стало больше во всем мире, и в России тоже. При этом характер их несколько изменился. Если раньше СНИПы строительные и прочие были рассчитаны на один тип дождя, сейчас их надо рассчитывать под другой тип. Да, у вас в течение дождя выпадает, предположим, 10 мм осадков. Но одно дело, когда осадки выпадают 10 часов по одному миллиметру, и другое дело, когда в первый час выпало 5 мм, а потом по чуть-чуть. Это разная нагрузка на ливневую канализацию, на крыши, на все. Количество осадков практически не меняется. Не в этом дело. А в том, что будет гораздо большее количество сильных осадков. И даже внутри этих сильных осадков будут периоды, когда дождь короткое время льет как тропический ливень. И становится больше так называемых косых дождей. А это иные требования к фасадам зданий. Вода забивает стыки, сильнее забивает поры материалов. Такие простые вещи, но они совершенно ускользают от внимания власть имущих.

"Y": Какие угрозы несут в себе эти потенциальные изменения? Как они отразятся на жизнедеятельности человека?

А.К.: Засухи ожидаются на больших территориях. России это касается лишь частично – только юга страны. Надо создавать системы орошения. Те, у кого есть деньги, это сделают. Что остается тем, у кого денег нет? Мигрировать в другие страны или жить на гуманитарную помощь. Об этом сейчас можно только гадать, потому что это масштаб 30-40 лет будущего. Чисто стратегически, конечно, надо снижать воздействие на климатическую систему. И это когда-нибудь произойдет. Будут и выбросы парниковые гораздо меньше, и транспорт будет иной, и утечки метана у нас из трубопроводов ликвидируются или будут совсем-совсем маленькими. Масса всего должна произойти. Города станут чище. Это все будет не быстро, но, наверное, будет.

Фото Алексея Кокорина - с сайта WWF России (wwf.ru)

Обсудить на Facebook