"Нет в мире кризиса музыки. Есть кризис личности"

Главному режиссеру музыкального театра имени Покровского Михаилу Кислярову в этом году исполняется 60 лет. В его честь с 16 апреля в театре идет "кисляровский марафон", - показывают лучшие работы мастера ("Холстомер", "Альтист Данилов", "Четыре самодура" и т.д.). А 25 апреля на сцене театра будет показана самая пронзительная оперная постановка театра - спектакль "Век DSCH", посвященный Дмитрию Шостаковичу. Корреспондент "Yтра" обсудил с режиссером и состояние театра на данный момент, и личные взгляды Кислярова на музыкальное искусство в целом.

"Yтро": В театре вы стремитесь сохранить дух Покровского?

Михаил Кисляров: Во-первых, никто толком не знает, что значит "сохранить дух". Мы же не ставим специально такой задачи. Он либо сохраняется, либо нет. Дух - иллюзорное понятие. Труппа или живая, или нет. Спектакль либо живой, либо... сплошной нафталин. Причем нафталин может быть и в новых работах. Другое дело, что взгляд на театр Покровского (сохранившийся через его постановки) - это для нас маяк: не отходи далеко от музыкальной драматургии, все в ней заложено! Это главный завет основателя театра. И мы (руководство коллектива) все вышли из его "шинели", и по сей день идем в одной упряжке, хотя часто спорим по тем или иным вопросам. А так... конечно, театр должен быть современным, слышать все, что происходит за окном.

Кстати, ходят слухи о возможном строительстве у вас второй сцены.

Вторая сцена очень нужна: у нас огромный репертуар, большая труппа (молодая, энергичная), жизнь кипит так, что просто не знаешь - где, скажем, взять свободный репетиционный зал... Но строительство - это, видимо, вопрос будущего.

Когда театр Покровского только вставал на ноги, большой конкуренции у вас не было, а сейчас - и "Геликон", и "Новая опера", и Сац. Чувствуется "присутствие на рынке" других игроков?

С одной стороны, московской публики хватает на всех, с другой, здоровая конкуренция - штука замечательная, это хорошая провокация, чтоб не засиживался, не почивал на лаврах. В Москве действительно представлен широчайший спектр идей по части музыкального театра, и мне это очень нравится. Я против доминирования чего-то одного. Главное, что мы другие, не похожие ни на один театр. Иметь свое лицо очень почетно. Хотя и сложно.

А в чем оно, лицо?

Ну, прежде всего, наш театр - режиссерский. Так хотел Борис Покровский. Режиссерское мнение первично. Но наш театр еще и актерский. У нас артисты очень продвинутые. Как нигде. И они не позволят тебе, как режиссеру, просто сказать: "А ну-ка, встань здесь и пой". Мы их все время провоцируем ДУМАТЬ, почему в этом месте надо делать так, а не иначе. Тем более, что артисты во многих спектаклях работают в непосредственной близости от зрителей...

Ну, я видел, что они просто в зале среди публики.

Конечно. Поэтому врать непозволительно.

А то часто в оперных театрах мы видим статичных загримированных людей, похожих на мумий египетского фараона...

Нет-нет, наши артисты вынуждены постоянно действовать. Практика "стою и пою" вообще сейчас уходит с подмостков; все режиссеры хотят живых эмоций.

Смог бы театр Покровского существовать, скажем, в здании Большого театра, или вы заложники камерной сцены?

Да ну уж, какие заложники? Мы много гастролировали по миру, играя на очень больших сценах. Так вот никакой "дух театра" от этого не пропадал. Артисты умеют мгновенно приспособиться к другому пространству.

Нет, а чтоб играть постоянно?

Конечно, смогли бы! У нас же были длительные гастроли в театре "Колон" в Аргентине, в "Опера-комик" в Париже, в Японии... и ничего. Так что мобильность уже в крови.

Артист из вашего "Холстомера" в интервью сказал, будто при постановке вы исходите от танца, от движения.

Нельзя сказать, что главнее: пение, слово или движение. Опера - жанр синтетический. Если в драмтеатре достаточно пропустить текст через нервную систему актера, то в опере на зрителя нужно воздействовать пластикой мизансцен, например, вокальной интонацией и так далее. Я ставил и драму, и оперу, - нельзя сказать, что одно сложнее другого. Просто другие законы. И часто драматические режиссеры, ставя оперу, оказываются в тупике, будучи убеждены, что это то же самое, что ставить драму. В чем вообще ключевое отличие этих жанров? В драме режиссер САМ создает музыку. Потому что музыка есть все - скрип половиц, тишина, голос... А в опере музыка УЖЕ создана, ее надо только выразить и раскрыть. А это сложно.

А вы какой режиссер? Не диктатор?

На разных этапах постановки по-разному. Когда мы только начинаем, даю артистам возможность импровизировать (если они на это идут). И вот тут я часто иду от артиста. Но, когда спектакль уже сформирован, я диктатор. Потому что форму ломать нельзя. Есть точная поза, мизансцена, движение - они должны таковыми и остаться, иначе впечатление может быть смазано, форма развалится. Опоздаешь на долю секунды - уже не то. Допустим, "Холстомер" был поставлен два года назад. Форма его не менялась ни в чем. Но вот композитор Кобекин (на днях он получил "Золотую маску" за "Холстомера") пришел тут как-то на спектакль и вдруг сказал: "Хорошо, что ты многое изменил". Хотя я не изменял ничего! Просто спектакль вырос, став не режиссерским, но актерским. Артисты купаются в этом материале. Они стали более свободными. Им кажется, что не режиссер придумал все это, а они сами. И это правильно. Так и должно быть.

Обеспокоены ли вы сроком жизни спектакля? Я общался с одним австрийским режиссером, он прямо сказал: "Да ничего страшного, если современную оперу покажут раз восемь - и в утиль; значит, это ее срок жизни".

Не знаю... Не хотелось бы ставить на несколько показов. Опять же, если спектакль четко сделан, сформирован, то он с годами должен только крепнуть. Например, "Нос", поставленный 40 лет назад, идет до сих пор. Мы объездили с ним весь мир, и ни у кого в мыслях не было его снимать с репертуара. Другое дело (и тут не надо путать), есть разовые проекты. Например, я ставил в зале Чайковского оперу "Четыре девушки" Эдисона Денисова, в которой участвовали разные коллективы: оркестр и хор госкапеллы Валерия Полянского, балетная труппа Татьяны Багановой из Екатеринбурга, солисты из разных театров Москвы. Сложно собрать такой спектакль второй раз.

Разрешите вековой спор: петь оперу на русском или на языке оригинала?

Во всем должна быть гибкость. Смысл в том, чтоб был результат. А если зритель бесконечно переносит взгляд то на сцену, то на бегущую строку, художественное впечатление от этого разрушается, надо искать другие пути. Да, для фонетики лучше язык оригинала. Но часто можно пойти и на перевод - особенно в комедиях, где важна сиюминутная реакция на реплику. Гибкость и еще раз гибкость. В спектакле "Блудный сын" я придумал бегущую строку, но не простую, а художественную - она не наверху, а прямо внутри действия (художник Ася Мухина). То есть выкрутились.

Есть ли сейчас какой-то кризис музыки, о чем так модно говорить?

Да нет. Во всем мире сейчас кризис личности. А не кризис музыки. Если XX век нам дал огромное количество художников, композиторов, режиссеров, дирижеров, то сейчас, конечно, ощущается дефицит людей большого творческого масштаба... а форму... ее предлагают многие. В этом нет проблемы. Но личностный кризис, уверен, явление проходящее.

А есть ли сегодня вообще нравственные авторитеты?

А кто это, кого вы имеете в виду?

Ну, такие люди, как Покровский. Или писатель-фронтовик Борис Васильев. Благородные по своей сути. А сейчас все только... борцы за квадратные метры. Что тоже неплохо, но...

Вот я про это и говорю. Нет творческих личностей. Но, слава богу, нам оставлены великие художественные образцы. Вот они-то и являются ориентирами.

И вам не надоела режиссура за столько лет?

Моя сущность настолько слилась с тем, что я делаю, что одно от другого уже неотделимо. Если вы меня спросите: "А кто вы такой?", я лишь порекомендую посмотреть мои спектакли... в них весь я. Спектакли выражают все мои чувства, мысли и взгляды. В творчестве важны, как говорил классик, не идеи, а идеалы. И свои 60 я не чувствую... ведь каждый человек пребывает в том возрасте, в котором он себя ощущает. Мне интересно то, что происходит сейчас. Интересны наши потрясающие артисты, лучше которых никого нет. Когда долго с ними не репетирую, я закисаю. И только в работе я становлюсь самим собой.