Французский петух на русской сцене

Среди московских театралов ходят слухи о том, что в "Сатириконе" готовится нечто невероятное. Новый проект театра Райкина сопоставляют по размаху с мюзиклом "Метро" и прочат ему не меньший успех. Обозреватель "Yтра" встретился с режиссером-постановщиком нового спектакля, художественным руководителем театра "Сатирикон" Константином Райкиным, чтобы выяснить технологию создания этого спектакля.

"Yтро": Константин Аркадьевич, расскажите, пожалуйста, об этом проекте.

Константин Райкин: Это последняя пьеса Ростана, вышедшая в 1910 году. Эдмон Ростан, как ни странно, драматург, который творил в конце ХIХ и начале ХХ веков, хотя все думают, что он жил во времена Сирано де Бержерака. На самом деле Ростан умер в 1918 году. "Сирано" принес ему безумную славу, и весь Париж ждал от "Шантэклера" чего-то подобного. Но пьеса вызвала разочарование. Потому что и технически, и эстетически театр начала века был не готов к воплощению этого произведения. Пьеса сложнейшая. При огромном количестве действующих лиц нет ни одного "человека" – только животные. Они все живут в усадьбе французского помещика; там кошки, собаки, куры, утки, гуси… Действие переносится в близлежащие леса, где обитают тоже разные дикие персонажи. Конечно, имеются в виду люди, но система басенная.

Причем в пьесе огромные ремарки самого Ростана, что вообще-то усложняет процесс. Он очень серьезно относился к изображению птиц, животных, мира окружающих лесов, трав. А театр в те времена очень точно соответствовал авторскому замыслу, актеры "умирали" в этих костюмах петухов, все масштабы декораций были увеличены в соответствии с ремарками – гигантские двери, листья лопухов и так далее. А половину пьесы занимают только ремарки. В результате пьеса потерпела фиаско. Завышенные ожидания публики не оправдались.

"Y.": А почему "Шантэклер?

К.Р.: В переводе это "певец зари", то есть так зовут главное действующее лицо, Петуха. Мне, правда, не очень нравится ассоциация с названием фильма "Королева Шантэклера", что-то кафешантанное вспоминается… Поэтому я хотел вообще назвать спектакль "Кукареку".

Это история о петухе, который думает, что солнце встает, потому что он кукарекает. Это его вера, и он живет ею. Он этакий вождь этого птичьего двора, и вся его сила строится на энергии заблуждения. И там любовная история, естественно. Когда Фазанья курочка, полная ревности к этой заре, которую Шантэклер каждый день воспевает (а она сама не верит в такую связь между солнцем и пеньем), решает эту веру поколебать и уничтожить, она заставляет его проспать зарю – петух чуть было не умирает… А когда все-таки выживает, он заставляет себя, уже поперек здравого смысла, опять поверить.

Это пьеса про необходимость этой самой энергии заблуждения, которая окрыляет. Все мы так или иначе движимы этой энергией, потому что весь опыт нашей жизни и сама любовь, вдохновение – это, строго говоря, заблуждение. Потому что, когда мы любим кого-то, то смотрим на мир другими глазами, и нам не нужно реальности. А сама правда, эта "голость факта" бывает губительна. Меня очень будоражит эта мысль.

"Y.": Вам самому нравится эта пьеса или Вы взялись за нее из-за относительной ее неизвестности?

К.Р.: По сути – это очень хорошо написанная пьеса, там все время что-то происходит, очень напряженный, мускулистый сюжет. Она многословная, я бы не сказал что перевод Щепкиной-Куперник очень удачный, но нет альтернативы, он единственный. Здесь театру приходится редактировать, что-то сокращать. Это гигантское произведение, большие монологи, и вообще, мне кажется, только сейчас, найдя какой-то ироничный ход, несколько улыбаясь, можно браться за Ростана. Развитие современного театра диктует несколько более элегантный подход, нельзя бить в лоб, как это было поставлено 90 лет назад, хотя и в соответствии с замыслом самого автора.

Нельзя всерьез имитировать птиц, нельзя ставить четырехчасовую басню. Американцы бы сделали из этого роскошный мюзикл, но они очень неважно знают все неамериканское. А уж что-то не англоязычное – это для них совсем темный лес. Поэтому они эту вещь как-то пропустили. Это ведь такой материал для Бродвея, что "Кошки" просто отдыхают.

"Y.": А кто у вас выступает в роли Э.Л. Уэббера в таком случае?

К.Р.: Я сразу оговорюсь – мы не делаем мюзикл. Мы ставим драматический спектакль, хотя там много зрелищного, немало музыки, хореографии, вокала. Нас иногда называют танцующим театром, но это неправильно. Просто это не является для нас китайской грамотой.

Да, так вот, музыку написал Илья Хмыс, замечательно одаренный парень. Ему 25 лет всего, и это тот случай, когда некое следующее поколение, как его называют, "generation next", заставляет к себе серьезно относиться. Я его отыскал среди аранжировщиков наших эстрадных звезд. В нем есть жесткость, собранность и некоторая такая несентиментальность, нужная именно для данного произведения. Потому что если музыку к "Шантэклеру" сделать слегка слезливой, к чему легко прийти ввиду сюжета и цветистости стиха, то это будет растаявшее мороженое.

"Y.": А какую планку Вы себе поставили? Сейчас гремит мюзикл "Метро". Вы с ним хотите конкурировать?

К.Р.: Нет. "Метро" – это замечательное мюзикл. Там в первый раз на уровне высокого профессионализма, на бродвейском уровне, выразился темперамент этого нового поколения. Это было очень мощно по части музыкальных номеров, которых, по счастью, там 80 процентов. Сложнее обстоит с драматургией. К счастью, не это делает погоду в спектакле.

А у нас здесь наоборот. Очень мощная драматургия. И мы работаем в жанре драмтеатра. Здесь на первых местах драматические актеры, нет певцов, танцовщиков и т.д.

Я постарался набрать сильную постановочную команду. Огромный "пароход" получается: около 300 костюмов, трюки, сложнейшая декорация, мощный свет и звуковое оформление.

В общем, это будет драматическое шоу. Должно быть красиво, зрелищно, атакующе, с большим драйвом, как говорят музыканты. Этакий тотальный театр.

"Y.": А что с актерами?

К.Р.: Замечательные роли, о которых артист может мечтать всю жизнь. В главных – заняты молодые. Денис Суханов, молодой, чрезвычайно одаренный артист, играет Шантэклера, Марина Кангелари – Фазанья курочка, это ее первая роль у нас. Будет выступать наша Тамара Кушелевская в роли Цесарки, Федя Добронравов играет Пса. Гриша Сеятвинда, наш темнокожий артист, который получил несколько театральных премий недавно, и Алексей Якубов, наши звезды, тоже играют.

Кстати, происходят мистические вещи. Я вдруг случайно узнал, что у моего отца было две любимых драматических роли. Он говорил, что из-за них он бы остался в драматическом театре, он ведь по образованию был драматический, а не эстрадный артист.

Это Хлестаков и Шантэклер. Про последнего он говорил, что все думают, что у Ростана самая лучшая пьеса "Сирано де Бержерак", и все, собственно, его только и знают по этой пьесе, но лучшая-то у него пьеса вот эта. Это я узнал уже сейчас от одного папиного приятеля. Он спросил: а ты ставишь "Шантэклера", потому что отец тебе завещал? А я удивился – нет, почему? И он мне рассказал эту историю. Она меня очень греет. Я всегда задаю себе вопрос, как бы папа отнесся к нашему репертуару, к той жизни, которая сейчас происходит в театре.

"Y.": А технически это сложно ставить?

К.Р.: Ну, представьте. У нас тысячный зал, разлет сцены – 35 метров. Это бывший кинотеатр. Такого зеркала сцены просто нету больше нигде. И вот этот спектакль занимает всю сцену, и в глубину тоже. Причем там два отдельно вращающихся круга, и не по центру сцены. Вся декорация сложнейшая, весом 17 с половиной тонн, построена, и мы уже репетируем в ней. Костюмы Аллы Коженковой – тоже непростая вещь, они невероятно экстравагантны сами по себе и могут переиграть суть дела. Если очень красивые костюмы – нужен очень точный расчет, чтобы все выглядело гармонично.

"Y.": Костюмы и грим напоминают животный мир?

К.Р.: Очень отдаленно. Мы время от времени должны забывать, что это животные. И в какой-то момент вспоминать, когда кто-то начинает кукарекать или откладывать яички. А потом опять люди. Это немного может быть похоже на ткань пелевинской "Жизни насекомых".

"Y.": Триста костюмов – сколько же персонажей?

|К.Р.: Вы знаете, я не считал их. Почти вся труппа, занято где-то около 40 человек. А персонажей гораздо больше…

"Y.": Актеры с энтузиазмом относятся к работе?

К.Р.: Да, с энтузиазмом (сурово). Теперь уже да… (смеется). У них выбора нет...

Тут так – когда актеры начинают видеть, что получается, они приобретают энтузиазм. Там есть 6 ролей замечательных, а остальные, что называется, как сыграешь. Есть массовочные вещи. Но я сам артист из массовки. Работая в "Современнике" 10 лет, играл до последнего дня в массовке. У меня было 15 главных ролей, и все равно играл в массовке. И старался всегда. У нас в театре принцип такой – если я вижу, что человек халтурит в массовке, я никогда ему не дам главную роль. Он может просто уходить. Потому что театральная мельпомена едина для всех, и она не разбирает, где главная роль, а где массовка. Сцена – это "святое место". Здесь или священнодействуй, или убирайся вон – нормальный житейский принцип. Это за кулисами можно переживать по поводу, получил или нет главную роль, но когда ты стоишь на сцене, ты должен стараться изо всех сил, независимо от размера текста. Его может вообще не быть.

"Y.": Когда вы начали репетиции и когда закончится весь процесс?

К.Р.: Мы должны выпустить спектакль 1 мая.

"Y.": То есть почти готово?

К.Р.: Ну, нельзя сказать, что готово. Осталось больше двух месяцев. Мы планируем на месяц остановить театральные представления, как мы это делаем обычно в таких случаях, и методом погружения, с утра до вечера, будем репетировать. В апреле мы не будем ничего играть вечером. Это страшные финансовые потери для театра, потому что мы живем только от продажи билетов, практически никаких дотаций, но мы должны пойти на этот шаг, поскольку судьба этого спектакля для нас крайне важна.

"Y.": А когда вы начали репетировать?

К.Р.: С прошлого сезона. Текстовые репетиции я начал с 1 октября. То есть весь процесс займет 7 месяцев. Это очень мало для такого спектакля. Правда, на Западе делают еще быстрее, но там не играют вечерами спектаклей. Вообще это невероятно трудоемкая работа. Там у меня полеты, акробатические трюки.

Мы задействуем специальную систему, доселе на театре не используемую. Это система штробатов, таких растягивающихся тросов. У нас будут птичьи полеты по технологии, которую мы позаимствовали у одного аргентинского балетного коллектива. Это довольно опасная штука, требующая долгих тренировок. Мне даже не очень хочется так подробно Вам рассказывать. Из суеверия.

"Y.": А Вам самому не хотелось там сыграть?

К.Р.: У меня такой договор с самим собой, непререкаемый: я не играю в собственных спектаклях. Я могу еще на телевидении такое себе представить. Но когда нужно ежевечерне все повторять, не видя себя со стороны… Я артист, который должен получать замечания, я абсолютно ведомый актер, послушный. Что мне говорят – то я и делаю.

"Y.": А Вы как играющий актер на этот период продолжаете работать?

К.Р.: Да, конечно, 20 спектаклей в месяц. У меня и выходных нет. Я поздно ложусь и рано встаю. Используя птичью терминологию – я сова и жаворонок одновременно. Просто дело, которым я занимаюсь, требует именно такого ритма. Но ведь я влюбленный человек. Смешно же подсчитывать часы, которые влюбленный проводит с предметом любви.

"Y.": Как долго будет жить Ваш новый спектакль, какие прогнозы?

К.Р.: Страшно говорить. Всегда хочется, чтобы каждая новая работа была еще более успешной. Есть режиссеры, которые лукавят и говорят, что идеалом приема бывает, если зал раскалывается на две части – одни превозносят, другие плюются. И Мейерхольд так говорил, но я уверен, что перед Богом все хотят одного – чтобы весь зал умирал от восторга. Все хотят одного – абсолютного успеха.

"Y.": А вы в данном случае всем категориям зрителей даете некоторую приманку?

К.Р.: Я сам являюсь самым главным критерием. Хотя очень важно, конечно, что скажут первые зрители. Но до сих пор мой опыт убеждал, что то, что нравится мне, в основном нравится большинству. Но в театр вообще ходит меньшинство. Такой парадокс. По статистике, 90 процентов людей вообще никогда театры не посещают. Так что я имею дело с лучшей частью человечества, поскольку сам факт прихода в театр говорит об определенном культурном уровне человека.

Я рассчитываю на себе подобных и очень ценю при этом свою "похожесть" на других. В этом смысле я сам для себя лакмус и компас. Если мне интересно, если я не скучаю – ну, все нормально. Хотя, конечно, "замыливается" глаз и ухо, когда ты сидишь 7 месяцев на одном материале – приходится приглашать каких-то "своих людей". Это может быть уборщица, чьи-то дети.

Хотя у меня есть опыт определенный, это же мой 12-й спектакль как режиссера-постановщика. "Ромео и Джульетта" идет почти 7 лет с абсолютными аншлагами, хотя вот мы сыграем скоро его в последний раз; "Кьоджинские перепалки", "Квартет" – у меня есть опыт, скажем так, кассовых постановок. Между прочим, это были не самые кассовые авторы. Когда ты пишешь на афише Мольер – это не значит, что к тебе побегут все. Вспоминается что-то такое скучное, как старый МХАТ привил. Это не Булгаков, не какой-нибудь современный модный автор.

"Y.": Вы ставите в основном классику?

К.Р.: Не в основном, а только классику. Ростан, Мольер, Шекспир, Кафка – высший сорт мировой классики.

"Y.": Но Вам же нравится, скажем, Пелевин?

К.Р.: Но это не драматургия, а литература. Это не материал для театра. Но тут мистическое совпадение. Я прочел "Из жизни насекомых" – это очень талантливо, и главное, очень похоже по методу на то, что мы делаем. У нас несколько более оптимистично. Пелевин рисует советский упадок, у него даже некоторая черноватость, он этакий постсоветский сюрреалист, хотя пишет очень неординарно.

Но драматургия у нас в основном классическая и западная. Просто классика русская – она самая трудная для театра. Но сейчас уже пора, просто надо для этого найти достойного режиссера. Я обязательно хочу, чтобы у нас шел Островский, Гоголь, Достоевский, – такой уровень.

"Y.": А Чехов?

К.Р.: Он гениальный драматург. Но мне не повезло, я не очень его чувствую. Я обожаю его "Три сестры", но я видел три спектакля, и они как-то закрыли для меня эту тему. У отца одним из самых любимых писателей был Чехов. Но именно как писатель.

"Y.": Спасибо большое, Константин Аркадьевич. Надеемся, что Вы нас пригласите на премьеру?

К.Р.: Конечно, хотя сейчас я вот рассказывал Вам и все думал. Не будем обольщаться и загадывать. Успех иногда просачивается сквозь пальцы, как вода. Вот, ты думаешь, он уже здесь, в руке. А он, как налим, – выскользнул – и нету. Я в этом вопросе немного суеверен, я уже говорил. Все режиссеры умеют рассказывать о своих спектаклях как никто. Подождем, что получится.

Беседу вел обозреватель газеты "Yтро" Игорь Камиров