Россия и ВТО: а надо ли?

Процесс вступления России в ВТО неспешно протекает с 1994 года с переменным успехом. Не то чтобы нас туда не брали в силу нашей нерыночности или чего похуже – нет, пожурят, обяжут и возьмут. Взяли же Киргизию! Но вот самим трудно решить: а стоит ли? Все-таки рынки заставят либерализировать, импортный тариф свяжут... А он у нас, как ни крути, главный (если не единственный) институциональный инструмент защиты внутреннего рынка. Где уж нам до такого высшего пилотажа протекционизма как ЕСовский антидемпинг!

Однако недавно что-то изменилось. Уже несколько месяцев ощущается активизация переговоров по вступлению: состоялась целая серия официальных и неофициальных консультаций российской стороны с членами организации, на них был достигнут определенный прогресс, выдвинуты конструктивные предложения. В начале марта международная рабочая группа по присоединению России приняла решение "интенсифицировать процесс".

Прогресс достигнут в целом ощутимый. В частности, около 30% импортных тарифов России близки к согласованию с большинством стран ВТО, по 40% наметились "общие подходы". Серьезные разногласия остаются по 30% тарифов, да и то сказать, пустяки: машины и оборудование, фармацевтика, сельскохозяйственные товары, мебель и пиво.

Впервые с 1994 года Россия выдвинула свои предложения по сельскохозяйственному сектору. Впервые же за шесть лет здесь обошлось "без скандалов", как отмечает Максим Медведков, замминистра Минэкономразвития, руководитель российской делегации на переговорах. Впрочем, радоваться пока рано – официальные переговоры по этому сектору еще впереди, но заявка неплохая: Россия предложила обязать себя максимальным уровнем экспортных субсидий в 700 млн. долларов в год и адресной поддержки сельхозпроизводителей в 16,2 млрд. долларов в год (при нынешнем ее уровне в 1-2 млрд. долларов). Это, дескать, с запасом: а вдруг да и возьмемся поднимать отечественное сельское хозяйство! Вроде сошло. Правда, в течение шести лет после вступления придется еще этот лимит постепенно сократить, но всего на 20%. Уровень связывания тарифов по сельхозпродукции тоже ничего: 24-27% (при нынешних 12-14%). Опять же с запасом.

Выдвинут новый пакет предложений по сфере услуг. В банковском секторе российская сторона согласна увеличить долю иностранного присутствия с 12 до 20% (но "маловато будет!"), в сфере страхования установить эту долю на уровне 15% (исключив для нерезидентов страхование жизни россиян), в мобильных телекоммуникациях – 25%. В ближайшее время по сектору услуг начнутся официальные переговоры.

В общем, российская сторона рассчитывает до мая провести полноформатные переговоры с США, ЕС, Канадой и Норвегией и с июня начать согласование протокола о присоединении. Да тут еще и конференцию в Москве проводит – "ВТО и международная торговля" – совместно с ЕС. Похвально. Генеральный секретарь ВТО Майкл Мур просто в восторге: еще в 99-м, говорит, думали, что у России вступление лет 10 займет, а теперь, очевидно, в конце 2002 года переговоры завершатся.

А ведь еще недавно в правительстве сомневались – и весьма резонно, – стоит ли? Все-таки ВТО – организация для промышленно развитых стран, которые производят конкурентоспособную продукцию. Либерализация условий доступа на чужие рынки приносит им наибольшие дивиденды. Что касается прочих (и России в том числе) – они рассчитывают в основном на облегчение процедуры разрешения торговых споров, да и на "имидж" (членство в клубе!). Так стоит ли открывать им свои рынки, лишаться возможности "баловаться" тарифами? К тому же подсчитывали: процентов 70 нашего экспорта и так пользуется преимуществами торгового режима ВТО, например, по Соглашению о партнерстве и сотрудничестве с ЕС (Евросоюз связан по этому соглашению правилами ВТО, а Россия – фактически нет). Думали, что сырьевой экспорт не должен в принципе наталкиваться на чрезмерные протекционистские барьеры. Хотели, в конце концов, наладить сначала хоть какое-нибудь конкурентоспособное производство.

В принципе, все эти соображения актуальны и теперь. Что же повлияло на позицию России? Точнее, что повлекло принятие, по всей видимости, окончательного и бесповоротного решения вступать? Представляется, что целый ряд соображений. Во-первых, после кризиса 1998 года не столь актуальной стала задача защиты российского рынка высокими тарифами: низкая покупательная способность не дает дорогим западным товарам наводнить рынок – производить в России все равно выгоднее и дешевле (хотя и небезопасно). Другое дело, что импортный тариф в России – исконно не защитный, а фискальный инструмент – средство пополнения казны. Ну, да это пережитки – увы, от них надо избавляться. Во-вторых, и отечественных производителей, ориентированных на внутренний рынок, невредно "подстегнуть" ослаблением протекционизма. А вот экспортеров, напротив, хорошо бы поддержать: они несут убытки от "нечленства" России в ВТО в размере 2-4 млрд. долларов ежегодно. А в-третьих, в ближайшие годы в ВТО состоится новый раунд внутренних переговоров, и если Россия не успеет вступить до этого, то придется довольствоваться ролью стороннего наблюдателя и затем, вероятно, вести переговоры по новым условиям.

Что же, есть и плюсы, и минусы. Представляется, однако, что само решение в данном случае гораздо лучше, чем длительные колебания. История вступления России в ВТО показала, к тому же, что этот процесс не может быть сведен к переговорной торговле – сколько процентов драгоценного тарифа уступить. Помимо подсчитывания и взвешивания последствий тех или иных уступок для всех секторов экономики, требуется огромная работа по изменению законодательства, не только чтобы формально подстроить его под требования ВТО, но и чтобы извлекать выгоду из нового торгового режима. Сейчас на повестке дня новые проекты и редакции законов о защитных и антидемпинговых мерах, об интеллектуальной собственности, о государственных промышленных субсидиях.

Впрочем, вопрос "стоит ли?", тем не менее, остается. Пока Максим Медведков констатирует, что "неприемлемых условий никто не выдвигает", так что процесс идет. А если, скажем, энергетика, естественные монополии или что-нибудь из сферы банков и страхования станет камнем преткновения? Тогда, успокаивает Максим Юрьевич, мы приостановим процесс.