Жизнь и смерть по ту сторону блокпоста

Около недели назад в районе одного из блокпостов близ Шхема получил тяжелейшее ранение полугодовалый палестинский ребенок. Еще одна человеческая трагедия на этой скорбной земле. О ней расскажет дядя мальчика, на глазах которого все это произошло.

Опасаясь, что данный материал может стать причиной бурных политических дебатов, стоит попросить читателей "Yтра" ненадолго забыть о существовании правых и левых, евреев и арабов, Израиля и Палестинской автономии. Это история одной человеческой жизни. И тот факт, что эта жизнь теплится по другую сторону блокпоста, не отнимает у ее обладателя права голоса.

---

За последний год в Израиле слишком устали от смерти, страданий, искалеченных жизней. Слово "палестинец" стало синонимом страшного слова "террорист". Их ненависть жители страны ощущают почти физически. С палестинцами, в свою очередь, происходит то же самое. В Израиле представляют себе то, что творится по ту сторону блокпостов, лишь по телевизионным кадрам. Но операторы не входят в дома к обычным людям...

Мой собеседник – простой парень, почти мой ровесник. Его боль – самая обычная человеческая боль. Он не хочет вдаваться в политику. Зачем? "Одна слезинка палестинского и еврейского ребенка дороже любой земли", – говорит 24-летний Джабер Наджи Хасан Штайя.

– Расскажи о себе.

– Я родился в деревне Салем. Это примерно в трех километрах от Шхема. Нашей деревне уже 200 лет. Вся моя семья, отец и дед, живут в ней много лет, никогда никуда не переезжали. Жили мы всегда очень скромно. Моему отцу 57 лет. Я старший сын. Выучился в деревенской школе, а потом, в Шхеме, получил аттестат зрелости. Хотел поехать в Германию, учиться в университете. Передумал, потому что людям с образованием здесь делать нечего. Деньги заработать невозможно. Прилично получают только инженеры и врачи, а такую специальность мне было не осилить. Тогда я нашел работу в Израиле. Меня взял к себе очень хороший человек, ремонтный подрядчик. У него я проработал полтора года и за это время стал специалистом по покраске. Потом, работая у других подрядчиков, я научился делать гипсовые стены и акустические потолки.

– Какая в то время была атмосфера в ваших краях?

– Уже тогда в Шхеме многие критиковали израильтян. Но я и другие, кто работал в Израиле, с этим никогда не соглашались. Я видел, что люди в Израиле простые и отзывчивые. Они и представить себе не могли, как живем мы и как ведут себя по отношению к нам солдаты. Мне повезло: на меня никогда не заводили дела в полиции, поэтому я пять лет беспрепятственно проработал в Израиле. До самого начала проблем. Зарабатывал тогда по 300 шекелей в день. Построил дом у себя в деревне, купил машину, женился. У меня двое детей: сыну два с половиной года, дочке пять месяцев. По сей день стараюсь поддерживать связи со своими знакомыми израильтянами. Работать сейчас совсем негде. В первую интифаду не было так страшно.

– Тогда ты был совсем ребенком.

– Да. Но какая разница, если детства у нас фактически не было. Мы его не почувствовали, слишком тяжелая была жизнь. Школа находилась за несколько километров от дома. Ни машин, ни автобусов не было. Приходилось проделывать весь путь пешком. Да и мыслей детских я не припомню. Как только появились на свет, сразу стали мужчинами. До 82-го года у нас было очень спокойно. Потом пришли поселенцы. Стали строить свои дома прямо на территории нашей деревни. За последующие годы поселение очень сильно разрослось. И вот теперь, во время интифады, жители Салема, по сути дела, оказались в западне. Деревня, в которой раньше дышалось так свободно, стала тюрьмой. Выйти из нее невозможно. В этом сезоне нам не позволили даже собрать урожай маслин. Все так и осталось на деревьях. Люди в Израиле просто не знают, что на самом деле творится на "территориях". Я и моя семья – это далеко не самый худший пример. Оставшись без работы, я не сдался. Мне повезло. За несколько месяцев до начала проблем отец купил мне трактор. Он стоял у нас в сарае, а вот теперь пригодился. Я езжу на нем в Шхем, выполняю разные работы, кто что попросит. Получаю 30-40 шекелей в день, но и за это благодарен. По крайней мере, семья не голодает. Получить разрешение на работу в Израиле сейчас просто нереально. Кого теперь волнует, что я честно и добросовестно работал, в жизни ничего чужого не брал?

– Ты принимал участие в акциях протеста?

– У меня был лучший друг. Мы вместе учились в школе, потом вместе работали в Израиле. Он сначала был полицейским. Получал мизерную зарплату. Ни дома у него не было, ни семьи. Я повел его к своему подрядчику, и мы стали работать вместе. Он начал строить дом, женился. Когда только начались проблемы, мы со многими другими жителями пришли на демонстрацию. На возвышенности были солдаты. Мы не успели еще сообразить, что происходит, как они стали стрелять. Моего друга и еще одного парня убили. Я не мог поверить своим глазам. Мы ничего плохого не сделали. У него осталась жена и двое малышей. Я хочу сказать тебе одну вещь: к террору имеют отношение не более 10% тех, кто погибает, остальные – простые люди. Всего из нашей деревни за время этой интифады погибли четыре человека. Лишь один из них бросал камни в израильских солдат во время демонстраций. У другого остались жена и пятеро детей. Убили его вообще по недоразумению. Он вынес на дорогу мешок с продуктами. Солдаты решили, что это взрывное устройство, и выпустили по несчастному девять пуль. Потом открыли пакет, а там были хлеб и мясо. Они извинились.

– Что произошло в эту субботу?

– Одну девушку из Салема хотели выдать замуж за парня из отдаленной деревни, примерно в десяти километрах от Шхема. В субботу я посадил свою мать, сестру и ее шестимесячного сына в машину и повез на свадьбу. Мы подъехали к израильскому блокпосту и встали в очередь. Перед нами было очень много машин. Я вышел и почувствовал возле себя нечто похожее на резкое дуновение ветра. Тут же из машины послышались крики. Разрывная пуля попала малышу в живот. Опомнившись, я побежал искать такси. На нем отправил сестру и малыша в больницу. Потом, когда осматривал свою машину, увидел, что пуля попала в дверь в нескольких сантиметрах от того места, где я стоял. Они целились в меня. Но зачем?

– В каком состоянии сейчас ребенок?

– Это настоящий кошмар. У него в животе было пять осколков. Почти сразу после того, как мы приехали в больницу, его повезли в операционную. Операция длилась около пяти часов. Когда врач вышел, я спросил у него, как малыш. Он ответил, что через несколько месяцев придется делать еще одну операцию. Но в любом случае ребенок останется инвалидом, жениться и иметь детей он не сможет.

– Ты пытался найти виноватых?

– Я поехал на блокпост, говорил с солдатами. Никто ничего внятного не сказал. Потом отправился в координационный штаб, но и там ничего делать не захотели. Да и что могут сделать? Наказать солдата? Здоровье ребенку уже не вернешь.
Сейчас я ни о чем другом не могу думать. Этот ребенок для меня как родной сын. Он был такой здоровенький, веселый.
Я хочу сказать еще несколько слов. Если начнется война – мы все конченые люди. Мы умрем, но пусть хотя бы наши дети живут как люди. Я готов умереть, все равно я уже не буду жить по-человечески. Мы чувствуем себя здесь хуже собак. Здесь я все равно что в тюрьме, из которой не выходят. Если политики хотят войны – пусть начинают ее как можно скорее. Пусть убивают нас – все равно мы уже не люди. Только бы знать, что после этого будет тихо. Если будет мир, наши дети нас забудут и не пойдут мстить. Они будут знать, что мы погибли на войне. Когда у людей есть деньги, работа и свобода, никто не думает о войнах. У нас всего этого нет. Мне кажется, что если бы Шарон тогда не пошел на Храмовую гору, интифада не началась бы. Иерусалим для палестинцев дороже родных детей. Я не религиозный человек, но не могу понять, почему евреи могут продолжать молиться в Иерусалиме, а палестинцы нет. Неужели нельзя сделать так, чтобы там молились все, кому этого хочется? Никакая земля на свете не стоит детских слез и боли.
Ты спросишь, каково, на мой взгляд, решение проблемы. Как ни странно это прозвучит, но если бы взамен отнятых у палестинцев домов в пределах Израиля им построили дома на "территориях", если бы помогли с обработкой земель вместо тех, которые пустили под поселения, если бы позволили добросовестно выполнять свою работу, здесь воцарился бы мир.

– Независимое палестинское государство решило бы проблему?

– Государство? Конечно! Это решило бы все проблемы. Я хочу чувствовать себя человеком. А это возможно, только когда ты свободен.

---

Умышленно избегая слова "интифада", Джабер называет начавшиеся в октябре 2000 года боевые действия и террор "проблемами". Кроме того, как наверняка заметили читатели, далеко не всегда мнение его совпадает с неопровержимыми фактами. Говоря, что еврейское поселение было построено на земле его деревни, мой собеседник исходит из свойственного арабам убеждения, что вся территория нынешнего Израиля до 48-го года принадлежала палестинцам, а евреи ее оккупировали. А если взглянуть на карту, ближайшее еврейское поселение находится на очень приличном расстоянии от Салема.

Еще один важный момент – распространенное среди арабов заблуждение по поводу молитвы в Иерусалиме. Как известно, на Храмовой горе, даже в период интифады, молящихся арабов всегда больше, чем евреев у Стены Плача. Кроме того, следует отметить, что на Храмовой горе евреи не молятся. Что касается поведения солдат ЦАХАЛа на "территориях" – согласно военному уставу, открывать огонь они могут только в том случае, когда существует опасность для жизни.

"Новости Онлайн" специально для "Yтра"