Шоколадный Пит

Первое, что бросилось в глаза на входе, – спекулянты. "Есть хорошие места, второй ряд партера – всего 600 рублей". "Ну, давайте", – сказал какой-то прилично одетый парень и купил два...

В зале негде было яблоку упасть. Шел "Шоколадный Пушкин".

Петр "Пит" Мамонов. Нет, теперь его принято уважительно именовать Петр Николаевич. Легендарный музыкант, лидер московского андерграунда 80-х, получивший популярность в народе, сыграв несколько запоминающихся ролей в кино ("Игла", "Такси-блюз"), он давно крутит роман с театром им. Станиславского. Это уже четвертый спектакль, где Мамонов выступает с неизменным аншлагом.

Всем, кто хоть как-то интересуется, пожалуй, самым выдающимся представителем неформальной тусовки времен расцвета русского подпольного рока, известно, что Пит несколько лет назад уехал в глухие места и живет теперь в деревне в окружении жены и домашних животных, ударился в религию, не дает больше концертов и лишь раз в месяц выезжает в столицу, чтобы напомнить о себе новым спектаклем.

На сей раз представление, названное автором по созвучию с кличкой американского трип-хоппера Chocolate Elvis, целиком – от начала до конца – придумано, срежиссировано и положено на музыку самим бывшим лидером "Звуков Му".

Собственно, это не спектакль, а, скорее, концерт одного актера.

Мамонов почти два часа на сцене разыгрывает в лицах свой одноименный компакт, который представляет собой закольцованную звуковую дорожку незамысловатой барабанно-басовой композиции, чем-то действительно напоминающую смесь блюза и трип-хопа. Иногда Петр Николаевич берет гитару и что-то подыгрывает в такт музыке, в остальное время он читает монологи и странные стихи, написанные верлибром, этим поэтическим штампом всего прошлого века. В спектакле замечательные вставные номера. Один из них – уморительное сопровождение музыкантом итальянской белькантовой арии, когда под закадровый голос певца-тенора Пит орет и кривляется так, что зал просто валится под кресла от хохота. В другом месте Мамонов пародирует игру на смычковом инструменте, используя гитару в роли скрипки, виолончели и контрабаса. Причем делает это довольно виртуозно.

Все действие "Пушкина" разорвано на куски, актер и автор ни на чем долго не зацикливается.

В целом тексты в "Шоколадном Пушкине" представляют собой пример шизофренического дискурса. Надо пояснить, что сие значит.

Известный культуролог Вадим Руднев в своем исследовании так определил это понятие: " Шизофренический бред – это бред о мире, в то время как паранойяльный бред всегда индивидуален. При маниакально-депрессивном психозе нет той генерализованности, харизматичности, онтологичности и апокалиптичности, которые так характерны для шизофрении. То есть при паранойе Я – центр бреда, при шизофрении Я – расщепляется на пассивно-активные трансформации (то есть "я бью" становится неотличимым от "меня бьют" и от "мной бьют"), Я – смешивается с миром. Важнейшим признаком шизофрении, как пишет Блейлер (великий швейцарский психолог, коллега Фрейда – И.К.), является расстройство ассоциаций. "Нормальные сочетания идей теряют свою прочность, их место занимают всякие другие. Следующие друг за другом звенья могут, таким образом, не иметь отношения одно к другому". Ясно, что данная особенность является одной из наиболее четких при определении и вычленении шизофренического дискурса. Ср. пример шизофренической речи из книги (Кемпинский, 1998): "Больная, находившаяся в состоянии спутанности, на вопрос "Где пани сегодня была?" отвечала: "Имела, а не была... Спрашивали меня, чтобы пошла и сегодня к оп-тыде оптре птрыфифи, а мне тоже там. Разве доктор... Но нет, нам... Как же с ним... Это было неинтересно с теми. Какое-то молочко, молочко и яблоки, кажется, что-то, какое-то, яблоки, яблоки, вместе соединенные, ну а больше всего боюсь то...".

Из приведенной цитаты вполне можно сделать представление и о тексте Мамонова, и о спектакле в целом.

Наложение и смешение разного рода паранойяльно-шизофренических высказываний и отрывков каких-то рассказов, оформленных в едином художественном духе с элементами комедийности, делают "Пушкина" вполне легитимным явлением современной массовой культуры, в основе своей целиком отрицающей реальность и единственной ценностью объявляющей внутренний мир художника-творца. Если учесть, что к концу прошлого, двадцатого, века культура окончательно утвердила ценность психотического мира индивидуума как одно из наиболее выразительных своих средств, не противопоставив ему альтернативы, а лишь позволив смешать и узаконить все возможные жанры, что выразилось в повсеместном царствовании постмодернизма, то спектакль "Шоколадный Пушкин" уже не андерграунд, как это может показаться, а самый настоящий мейнстрим интеллектуального театра.

Поэтому в зале аншлаг, билетов не достать и Мамонова не отпускают со сцены бурей аплодисментов. Ему дарят цветы, просят спеть "на бис" и с нетерпением ждут следующего представления. А в зале сидят вовсе не волосатые металлисты и рокеры, не обколотые панки с испитыми лицами, а... студенты гуманитарных вузов и солидные дяденьки при галстуках.

Под конец представления Пит просто выходит с акустической гитаркой, без конца роняя медиаторы, и кричит что-то про любовь и смерть. Орет изо всех сил, выдавливая из себя шизофрению. Иногда даже кажется, что вовсе не для денег или успеха самый неформальный русский артист вгоняет себя раз месяц в такую психотическую кому. Делает он это, скорее всего, в терапевтических целях. Он лечит так себя и окружающих.

Себя – от последствий многолетних алкогольно-наркотических радений, а тупого зрителя – от душевной энтропии, от разъедающего сознание равнодушия и пустоты. А зритель прется "по-взрослому". Он всегда прется, когда в него плюют с высокой горы.

Конечно, некоторые не выдерживают, возмущенно уходят. Но их процент ничтожен; просто не поняли, куда случайно занесло. Остальные же ведут себя как на шаманском камлании, воспринимая длинноты, пятиминутные паузы, отсутствие света на сцене, типично шизофренические повторы и распад речи актера как театральную пародию, как прикол, как "такое искусство".

На самом деле Петр Мамонов безыскусен. Он не играет, а юродствует, нигде не переходя грань приличий, держа в уме все время свою "православность" и тщетно пытаясь вылезти из собственной кожи рок-идола.

"Шоколадный Пушкин" – это проповедь на собрании бывших алкоголиков, еще не решивших завязать. Это крик миру: ребята, посмотрите, что делает с человеком вся эта "левая" идеология.

К счастью, вкуса у Пита достаточно, и он нигде не переходит грань: начисто отказывается быть пророком, не опускается до драмы "маленького человека", того, чью маску он изображает просто гениально. Короче говоря, он уже вне "Звуков Му" и всего, что с этим связано. Мамонов манифестирует новую, ему самому до конца не понятную реальность столкновения человека с неведомыми высшими силами.

Как актер и писатель он целиком существует в поэтике прошлой свой ипостаси подпольного рок-гения, но как человек он уже двинулся дальше, проснулся и тщетно ищет компанию.

Поэтому под занавес и на бис Пит выкрикивает про буфет в театре и почти не обращает внимания на свист и вопли восторженной публики. Он уже во всех смыслах находится по другую сторону от нас. Натянув на уши шапку юродивого, он двинулся в деревню, к двенадцати кошкам и одному-двум близким людям.

Здесь, на сцене, он себя потерял, а там – обрел.