Эрогенные зоны Москвы

"Широко известный в узких кругах", "классик современной русской прозы" и пр. Владимир Сорокин получил очередной шанс на пополнение рядов как своих почитателей, так и ненавистников – на книжных прилавках появился выпущенный издательством AdMarginem сборник его прозы "Москва". Любителям сорокинского эпатажа издание можно не рекомендовать – пощекотать нервы физиологическими изысками легче всего в предыдущем релизе все того же издательства – сборнике рассказов "Последний субботник", где социальные реалии строителей коммунизма могут неожиданно обернуться фантасмагорической оргией. Рецензии же на "Москву" стали появляться даже в женских журналах.

В издание вошли, помимо киносценария к одноименному фильму, написанному в соавторстве с режиссером Александром Зельдовичем, эссе об эрогенных зонах первопрестольной "Эрос Москвы" и ранний, неоднократно издававшийся роман "Тридцатая любовь Марины".

Каждый город обладает своим либидо. Воспринимать этот термин применительно к столице можно как в общем психоаналитическом понимании, так и в более узком – медицинском, в зависимости от широты взглядов читателя. Соответственно, эротическую энергию городского ландшафта, особенно наибольшее ее сосредоточение, можно ощутить в определенных местах. Нащупав их, можно заставить город раскрыться и отдаться вам. По-сорокински, эрогенных зон у Златоглавой, этой большой и могучей женщины, семь, и ощутить их возможно в определенных местах, в числе которых МГУ, ВДНХ, Красные Ворота и Ваганьковское кладбище. Для усиления эффекта рекомендуется проведение определенных действий: купание в фонтане или тихое и мирное слияние с окружающим ландшафтом. Эксперимент по восприятию урбанистического эротизма ставился в соавторстве, помимо прочего, со Светланой Конеген и Дмитрием Приговым.

Впрочем, на радость технарям, приливы энергии можно ощутить, минуя чтение Набокова дотемна на погосте, просто совершая моцион по весенней Москве с бутылочкой пива – "у каждого своя Москва Небесная, у каждого своя Москва земная".

Большую часть печатного пространства "Москвы" занимает "Тридцатая любовь Марины", повествование, изобилующее сценами лесбийской любви – но кого это сейчас шокирует? Лучшие чувства обывателей могут быть оскорблены лишь в самом начале этого "почти женского романа" едва различимым в коридорах московской квартиры специфическим запахом уборной. В финале же зло подвергается пуританскому наказанию, срываясь, постепенно теряя краски, тускнея и превращаясь в серую газетную массу, лишенную абзацев и заголовков, в монотонный голос диктора центрального радио, повествующего о достижениях советского народа и правительства из одноканального приемника на тесной московской кухне.

Обрамленный в рамки литературного слова физиологизм во всех его проявлениях, столь свойственный Сорокину, с извращенным удовлетворением обнажающему самые низменные человеческие инстинкты, прерывает мирное повествование, которое может внезапно, пережив чудовищное смещение, обратиться шокирующей обывательское восприятие галлюцинацией.

Слова и фразы – живой материал для этого писателя, их можно собирать в причудливые конструкции, перемалывать, перемешивать и бесконечно повторять, получать бесформенную массу и воистину с мазохистским наслаждением тянуть из этого канитель.

Неприкрытые перверсии, становящиеся нормой, многократно смакуемые, захлебывающиеся, бьющиеся в конвульсиях фразы, напоминают в конце шизоидальный бред, никогда, однако, не переходящий грань пошлости.

Хотя "Москву" подобные литературные припадки обошли стороной. В этом отношении "Москва" – Сорокин light, издание можно смело посоветовать как не причисляющим себя к эстетствующей части аудитории, так и флангу противоположному. К тому же интересно посмотреть, насколько далеко от оригинала отстоит версия фильма А.Зельдовича с одноименным названием.