Зеркало внутренней эмиграции

Наследие Тарковского еще долго будет в значительной степени определять планку, когда кино из балагана (что само по себе и не плохо) становится искусством. Другой вопрос – надо ли это нынешнему зрителю. Вряд ли

Несмотря на ура-патриотический пафос бывшего советского кинематографа, приписывающего себе все мыслимые заслуги русских режиссеров, всю жизнь так или иначе боровшихся с мертвящим влиянием тоталитаризма, имя Андрея Тарковского все-таки стоит особняком в ряду наиболее значительных фигур "самого важного их искусств".

Андрей Арсеньевич прошел от начала до конца скорбный путь художника, вынужденного находиться во внутренней эмиграции у себя на родине, будучи официально признанным лишь спустя много лет после выхода на экраны его наиболее значительных работ.

Тут, как в любой трагедии большого мастера, есть свои загадки. Несмотря на бесконечные препоны и невозможность нормально работать, все-таки лучшие фильмы – "Страсти по Андрею", "Зеркало", "Сталкер", "Солярис" – Тарковский снял в самые унылые брежневские годы именно на родине. Хотя, конечно, снятые в эмиграции "Ностальгия" и "Жертвоприношение", не будь предыдущих фильмов мастера, сами по себе могли бы претендовать на вклад в искусство.

О Тарковском столько всего было написано за эти годы, что странно думать – он был бы еще не старым человеком в наши дни. Ведь всего 70 лет – интересно, что бы он снимал сейчас... Однако свежие веяния и период относительной свободы так и не принесли ему успокоения, и великий режиссер умер от рака, этой наиболее распространенной болезни гениев, в заграничном госпитале и, как кажется, с ощущением до конца так и не исполненного замысла.

Сразу после его смерти критики, как это часто бывает, в каком-то смысле облегченно вздохнули. Так же было и Бродским, так происходит почти с любым творцом, кого еще при жизни заслуженно поставили на первое место среди его коллег. Смерть равняет и примиряет всех со всеми, и то небольшое, но значительное наследие, которое оставил после себя Тарковский, мгновенно превратилось в темы диссертаций, повод для международных симпозиумов и обеспечило работу музееведов и архивистов.

Вот и в связи с 70-летием со дня рождения мастера телевидение показало цикл передач с воспоминаниями о режиссере, а также почти все его фильмы. Это, конечно, приятно, но, считывая с экрана весь этот умиротворенный тон рассказа об крупнейшей фигуре советского кино, все время мучает ощущение, что речь идет о вполне усвоенном феномене. Попытки оставить зрителя без какого-то бы ни было переосмысления творчества Тарковского вызывают недоумение. Так ли всё понятно с ним, так ли лубочно и линейно выглядит его наследие, так ли безусловно однозначно всё, что касается его фильмов? Я думаю, что нет.

Вообще, мало кто из сегодняшней публики сможет объяснить, чем хорош Тарковский. Кто скажет, что такого придумал этот режиссер, что его называют гением?

Мне кажется, что Тарковского не понимали при жизни ровно так же, как и сейчас. С точки зрения кинематографической техники, учитывая еще советскую относительную бедность, его нарочито красивые благодаря оператору В.Юсову, длиннющие кадры и немыслимо затянутые планы сейчас вызывают разве что архивный интерес. Слепящий "невечерний" свет, лужи с талой водой, густая трава под дождем, все эти леса, поля и огороды – не меньшие герои его фильмов, чем персонажи, которых играют актеры. Однако именно в кадре Тарковский создал особый, весьма значимый для него и для нас мир, ни до, ни после него никому из режиссеров не органичный, несмотря на кучу цитат. Тут ему надо отдать должное: снимать как бы для себя, но тем самым делать свой мир достоянием для всех – особая прерогатива гениев. Тем не менее, я прекрасно понимаю зрителей, кому некоторые его фильмы кажутся по попросту занудными. И отчасти согласен. Кино обычно не воспринимается в качестве особой философии по сути своего призвания – развлекать.

Создать стройную мифологическую систему из собственных переживаний детства и юности, как это произошло в самом значительном и, по моему мнению, лучшем фильме Тарковского "Зеркало", – и есть главная заслуга художника. Кино перестает быть целью, становясь лишь средством. Превратить в хорошо читаемый и ясный текст по большей части невыразимое, от детских воспоминаний до стихов талантливого отца-поэта, сделать общим достоянием частную и по большей части глубоко запрятанную жизнь души – вот, собственно, основная цель кинематографа по Тарковскому. В сущности он снимал один большой фильм о самом себе, занимаясь с помощью камеры особой психотерапией. Мало того, что его кино самое что ни на есть "авторское", оно поднимается до осмысления проблем душевной жизни всех нас. Но почему всё так трагично? Или просто так кажется...

Мне думается, постоянное нахождение в ситуации внутренней эмиграции и переживание этого состояния как некоторого естественного положения вещей привнесло в творчество режиссера неподражаемую ноту, которую нельзя трактовать в плоскости черное – белое. Да, в его фильмах внешне все вокруг ужасно, кроме воспоминаний (наиболее ярко это проявилось в ранней картине "Иваново детство"). Но именно они – центр и смысл существования. Осмысление законов бытия внутреннего мира – задача поистине титаническая, решение которой под силу только великим. Характерно, что в случае Тарковского такова была цель типичного советского интеллигента, вынужденного как-то оправдывать свое существование и творчество в атмосфере тупого рабовладельческого режима, что был при коммунистах.

И, как ясно видится именно сейчас, в этой сложной языковой игре были свои правила. Художественная поэтика Тарковского да и сам и выбор сценариев были непрозрачны для мозгов партийных функционеров, что с легкостью делал средний, сидящий на кухне с фигой в кармане "совслужащий", считывая на раз внятные "мессаджи" режиссера.

Главным эффектом "терапии по Тарковскому" был осознание того факта, что если пытаться жить при "социализме" и не сойти с ума от бессильной злобы, без постоянной рефлексии, без ощущения, что все, кто не сидит в психушке – трусливое говно, то единственно затем, чтобы создавать произведения искусства, науки etc. подобные тем, что мог делать Андрей Тарковский.

И глядя на сегодняшние руины постсоветского кино, не приходится удивляться тому, что свобода и независимость, столь желанные для художников советского прошлого, обернулись состоянием полнейшей творческой импотенции для подавляющего большинства нынешних режиссеров. Им просто не с чем прийти в этот мир, в условиях, когда ни о какой внутренней жизни разговор не идет, а все определяют потребности желудка.

В этом смысле кинематографическое наследие Тарковского еще многие годы, я думаю, будет в значительной степени определять планку, когда кино из балагана (что само по себе и не плохо) становится искусством. Другой вопрос – надо ли это нынешнему зрителю. Вряд ли.

Выбор читателей