Депутаты приказали языку не высовываться

Численность филологов в нашей стране приблизительно соответствует численности населения. Во всяком случае редкий россиянин останется в стороне и не начнет излагать свою точку зрения, если речь зайдет о русском языке. Была я свидетелем исключительно шикарного диалога двух далеко не тверезых колхозников, рассуждавших об этимологии слов "драть" и "дать дёру". Впечатление от беседы осталось настолько мощным, что с тех пор я зареклась оценивать степень владения родным языком тех или иных слоев населения. По многим причинам диалога этого я не воспроизведу, но сам факт в памяти останется надолго.

Речь, собственно, о законопроекте "О русском языке как государственном языке Российской Федерации", принятом не так давно Государственной думой в первом чтении. Я немногим отличаюсь от моих сограждан, особенно в смысле трепетного отношения к филологии, и мне не чуждо желание выразить по вопросу свою позицию. И трактовать представленное в законопроекте я, соответственно, намерена со своей колокольни.

Первое, что бросается в глаза, когда читаешь законопроект, - ворох очевидных противоречий, с которыми наверняка столкнулись, и от разрешения которых по неизвестным науке причинам отказались господа депутаты. Казусов много, поэтому приведу только два или три примера – наиболее одиозных, на мой взгляд.

Для начала процитирую: "Закон имеет целью… содействовать формированию бережного отношения к русскому языку как государственному языку Российской Федерации, сохранению его самобытности, богатства и чистоты как общего культурного достояния народов России и мировой культуры…" (преамбула). "Государственная политика по защите русского языка Российской Федерации направлена на обеспечение всестороннего развития русского языка…" (ст. 4, часть 1), "В совместном ведении федеральных органов государственной власти Российской Федерации и органов государственной власти субъектов Российской Федерации находятся… сохранение самобытности и чистоты русского языка, повышение уровня культуры русской речи граждан Российской Федерации" (ст. 6), "Социальная защита русского языка как государственного языка Российской Федерации направлена на развитие, изучение и распространение русского языка как государственного языка Российской Федерации…" (ст. 7, часть 2), "Экономическая защита русского языка как государственного языка Российской Федерации предполагает целевое бюджетное и иное финансовое обеспечение федеральных программ развития русского языка…" (ст. 7, часть 3), "В целях защиты русского языка как государственного языка Российской Федерации от неоправданного заимствования иноязычных слов, терминов и выражений, засоряющих русскую речь, используются соответствующие им слова, термины и выражения русского языка" (ст. 20, часть 3). На этом, пожалуй, пора прекратить цитирование и начать изложение собственно позиции.

Выделенное жирным курсивом – это ключевые моменты, противоречащие друг другу следующим образом. Известно, что развитие чего угодно (хоть языка, хоть человека, хоть государства) предполагает, во-первых, анализ, а во-вторых, синтез. Если с анализом все более или менее понятно, то синтез возможен только при наличии двух или нескольких составляющих. Синтезировать а и а невозможно. Можно при благоприятных условиях синтезировать а и б. Таким образом, для обеспечения развития русского языка необходимо создать такие условия, при которых русский язык обладал бы возможностью заимствований. Это – обязательное условие развития любого языка. Заимствования приходят в язык не только с привнесением какого-либо исконно чуждого национальной культуре феномена. Заимствования выполняют еще как минимум две очень важные функции. Первая – это выделение того или иного оттенка значения. Сравните: "утверждение" и "ратификация" – слова несут различную семантическую нагрузку, несмотря на то, что, в сущности, обозначают одно и то же.

Вторая функция заимствований – это обогащение как литературного языка, так и устной речи. Можно сказать "доброе имя", а можно сказать "реноме". С точки зрения русского языка и тот и другой вариант употребим в самых разных контекстах, однако, если доброе имя человека является предметом обсуждения, употребление таких синонимов, как "реноме" и "репутация" не только возможно, но и настоятельно необходимо, поскольку многократное повторение одного и того же термина в речи есть, извините за выражение, моветон и свидетельство низкого уровня образованности собеседника.

Вот тут мы вплотную подходим к тому противоречию, о котором говорилось в самом начале, а именно: невозможно сохранять в чистоте и развивать одновременно. Так или иначе, но любое развитие в сущности – "засорение". Во всяком случае, именно так оно выглядит на первом этапе, и именно на него оно меньше всего похоже по завершении синтеза. Можно в связи с этим обратиться к очень давнему примеру вражды между "западниками" и "славянофилами" и убедиться в том, что привнесение в родной язык иноязычной лексики оправдано исторически. Оно отнюдь не мешает, а весьма способствует развитию языка, и дело здесь не только в обогащении словарного состава.

Известно, что мыслим мы далеко не словами, а как минимум (в очень грубом варианте) образами. Наше мышление ассоциативно. Мы сталкиваемся с неким фактом, который вызывает у нас те или иные эмоциональные или ментальные ассоциации, которые, в свою очередь, вызывают ассоциации вербальные (прошу прощения, но слово "лексические" тоже иноязычного происхождения, а сказать "словесные" у меня почему-то язык не поворачивается). Таким образом, через усвоение иноязычной лексики мы тем или иным образом открываем для себя незнакомые нам прежде ассоциативные связи. Они могут как совпадать, так и не совпадать с ассоциациями непосредственных носителей данной лексической единицы, но в данном случае важно не это, а то, что мы получаем нечто новое. Если эту ассоциативную связь удается синтезировать в общий культурный фон, мы же ее делаем и пользуемся ею в дальнейшем как своей собственной, не забывая, однако, о том, что прежде она была привнесена из другого языка. Если она выпадает из общего культурного контекста, то естественным образом удаляется.

Весьма отрадно, но абсолютно не понятно стремление депутатов Госдумы одновременно сохранять в чистоте и развивать русский язык. Процесс анализа и синтеза лексических единиц – дело чертовски неспешное, ибо вдумчивое и творческое. На каком-то этапе процесса вообще может создаться впечатление полного изменения языка, что происходило на нашей памяти в период перестройки. Однако относиться к нему истерично - нелепо. А именно в оттенок истерии и окрашена часть 3 статьи 20, цитированная выше. "Неоправданное" и "засоряющее русскую речь", с точки зрения депутатов, заимствование иноязычных слов, терминов и выражений на самом деле имеет огромное значение для полноценного развития языка. Без этого "мусора" он кастрирован, т.к. волей депутатов отнимается одна из его важнейших функций – ассимилировать в себе иноязычную лексику. Если уж называть вещи своими именами, то язык без заимствований становится выхолощенным.

Однако противоречие на почве стремления развивать русский язык и одновременно сохранять его в чистоте не единственный подводный камень. Отметить хотелось бы также часть 3 статьи 14. Снова цитирую: "В средствах массовой информации, средствах коммуникации и иных средствах, в публичных выступлениях не допускается сквернословие, употребление вульгарных, бранных слов и выражений, унижающих человеческое достоинство".

Спорить с тем, что унижать, а тем более публично, кого бы то ни было – некорректно, я не собираюсь. Хотя понятие "унижение" сугубо индивидуально и не поддается регламентации. Кому-то достаточно косого взгляда, чтобы почувствовать себя униженным (например, правоверной мусульманке в общественном месте), а кому-то будет безразлично даже избиение (есть и такие, а есть и отдельные товарищи, которые получают от этого реальное удовольствие). Именно поэтому применительно к формулировкам закона понятия "унижение", равно как "сквернословие", "вульгарные, бранные слова и выражения" надо пояснять. Во-первых, с каких это пор термины "вульгарный" и "бранный" синонимичны? Из контекста фразы однозначно следует их тождество, ибо разделительного союза "или" между ними нет. Однако это не самое скверное и запутанное в данной статье. Ибо самое скверное заключается в неопределенности формулировок. Так, например, априорным вульгаризмом не является ни одно слово русского языка, во всяком случае, в своем прямом значении. Все так называемые вульгаризмы – лишь семантически переработанные общеупотребительные слова и выражения. Списка вульгарных и бранных слов в юридической природе, если мне не отшибло память, не существует. А самое интересное, что его и не может существовать, поскольку значение лексической единицы во многом зависит от контекста ее употребления. Следовательно, невозможно оценить степень вульгарности или бранности того или иного слова, вырванного из контекста. Следовательно, часть 3 статьи 14 представляет собой большей частью фикцию.

По той же причине фикцией является часть 1 статьи 20: "В официальных сферах использования русского языка как государственного языка Российской Федерации соблюдение культуры речевого общения является обязательным". Для того чтобы эта статья стала выполнима на практике, необходимо выработать нормативы "культуры речевого общения", а их, простите за констатацию, нет и ни в коем случае не может быть.

Однако самое забавное кроется даже не здесь, а чуть ниже. Все дело в том, что без юридически утвержденного списка бранных и вульгарных терминов (а также выражений, "унижающих человеческое достоинство") в соответствии с презумпцией невиновности ни одну лексическую единицу русского языка никто не имеет права назвать бранной или вульгарной, ибо это есть неуважительное отношение к русскому языку, каковое недопустимо, согласно все тому же законопроекту (статья 2): "В Российской Федерации недопустима пропаганда вражды или неуважительного отношения к государственному языку Российской Федерации". Поскольку каждое слово русского языка есть часть русского языка, обзывать ее (часть) вульгарной, таким образом, противозаконно. Салтыков-Щедрин отдыхает.