Скрытые последствия терактов. Откровения психиатра

Профессора ГНЦ социальной и судебной психиатрии имени Сербского изучают маньяков и насильников, но, оказывается, в России психиатрами пока не обследован ни один террорист или террористка. И причина вовсе не в спецслужбах, которые мочат злодеев в сортире, не успевая довезти до научных институтов. А в банальном недостатке финансирования.

Исполняющий обязанности директора Института имени Сербского Зураб Кекелидзе рассказал журналистам, что в бюджете Минздрава просто-напросто не предусмотрено выделение денег на изучение поведения террористов. Поэтому российской науке до сих пор достоверно не известно, являются ли они психически больными людьми, и если являются, то можно ли их распознать еще до совершения теракта. "Минздрав дает деньги только на оказание медицинской помощи гражданам, пострадавшим в результате террористических акций", – отметил Кекелидзе.

Институт им. Сербского битком набит детскими насильниками и маньяками-убийцами, которые не намного добропорядочней террористов. Их отправляют туда в рамках судебного разбирательства, поэтому на них деньги находятся. В итоге на маньяках в институте защитили кучу диссертаций, а достоверного научного психологического портрета террориста до сих пор не существует.

Зато жертвы терактов основательно изучены российской наукой. На первой стадии, которая длится несколько дней, свидетель теракта уверен, что психика его не пострадала и он абсолютно здоров психически. В эти дни он отказывается от психологической помощи, а телефоны "горячей линии" института тем временем обрывают толпы любопытных, желающих знать, "что же там на самом деле произошло".

Затем человек впадает в ступор, наступает фаза дезорганизации. Особенно ярко это проявляется, если в результате теракта он потерял кого-то из близких. Такой человек отдаляется от социума, бросает работу, начинает смещаться по социальной лестнице вниз.

Примерно через полгода-год наступает стадия реорганизации, когда пострадавший от теракта решает вернуться в общество, ищет новое место работы. Но вот беда – социум чаще всего отказывается его принять.

Психиатры выяснили: мы боимся не только террористов, но и их жертв. В сознании большинства заложена мысль, что жертва теракта тоже опасна, что такой человек после пережитого им стресса якобы несет в себе плохое настроение, отрицательный заряд энергии, что он конфликтен и так далее. Поэтому свидетели терактов, поначалу рассказывающие о пережитом всем подряд, позже замыкаются в себе, кто-то даже меняет место жительства. Всю оставшуюся жизнь они пытаются скрыть свое прошлое.

Такое настороженное отношение к свидетелям и жертвам терактов наблюдается не только в России. В Америке, например, они, как и участники боевых действий, считаются людьми "с тяжелой психикой".

За прошедшие после теракта в "Домодедово" несколько дней работа психологов и психиатров, по словам Зураба Кекелидзе, заключалась в основном в том, чтобы убедить родственников погибших прийти на опознание – есть категория людей, которые делать это категорически отказываются. Такие люди еще и наиболее мнительны – через какое-то время после похорон они заявляют, что знакомые, вместо них участвовавшие в опознании, опознали их родственника неправильно, и требуют проведения эксгумации.

Что касается звонков на "горячую линию", то в день теракта на нее позвонили двести любопытных, на следующий день – сто, на третий день – около сорока. Жертвы и свидетели теракта начинают звонить только с четвертого дня. Именно сегодня, в четверг, психиатры ожидают звонков от людей, действительно нуждающихся в психологической и психиатрической помощи. Их будут распределять по поликлиникам и приглашать в сам институт.