Евросоюз: нашла коса на иракский камень

Пока США настойчиво вели дело к войне с Ираком, Европа искала компромисс. Причем не столько между противниками потенциального вооруженного конфликта, сколько внутри себя самой. Когда война началась, Европейский Союз оставался озабочен, главным образом, не судьбой Ирака или даже международного порядка, а сохранением собственного единства. Единство это куда-то подевалось, и никакими компромиссами вернуть его до сих пор не удается.

Как только началась война, страны ЕС провели в Брюсселе экстренный саммит. Премьер-министр Люксембурга Клод Юнкер сказал потом, что эта встреча проходила в "призрачной" атмосфере. По его словам, он еще никогда не наблюдал "столько лицемерия": в то время как в Ираке бушует война, участники саммита рассуждали о послевоенном устройстве страны и о том, что ООН, конечно же, должна играть центральную роль в урегулировании подобных конфликтов. В итоговом заявлении ЕС выразил свою готовность участвовать в восстановлении Ирака и предоставить его населению гуманитарную помощь... И всё. На большее "призрак политического союза" оказался неспособен. Чтобы как-то замять эту неловкую ситуацию, участники саммита стали деловито обсуждать квоты на производство молока в Европе и пути оказания содействия малому бизнесу.

Обозреватели отметили, что на саммите президент Франции Жак Ширак и британский премьер Тони Блэр демонстративно пожали друг другу руки, но сделали это как бы над пропастью, разделившей ЕС. "Противоречия налицо, они непреодолимы", – признал британский лидер. А председательствующий на встрече премьер-министр Греции Костас Симитис удрученно констатировал: "Раскол внутри Союза настолько глубок, что сейчас даже нет предпосылок для его преодоления".

Характерно, что на все международные конфликты последних лет ЕС реагировал напряженным "уходом в себя". При этом он занимался куда более трудным делом, чем прекращение конфликта – он работал над сохранением своего внутреннего единства. В 1999 году, когда США, расправляясь с режимом Милошевича, бомбили Югославию, это ему удалось. Но в 2003 году ЕС постигла неудача – в его рядах произошел настоящий раскол. Уже поговаривают, что это начало конца европейской интеграции.

А счастье было так возможно...

Все последние годы Европа занималась строительством федерации. Такая направленность европейской интеграции была потенциально заложена уже в договорах, учредивших Европейские сообщества без малого полвека назад. Там говорилось, в частности, о цели создания "более тесного союза народов Европы". Но в 90-е годы прошлого столетия, с подписанием Маастрихтского и Амстердамского договоров, дело приняло более серьезный оборот. На базе Сообществ, занимавшихся отдельными аспектами взаимоотношений стран-членов, был создан Европейский Союз. Ему предписали заниматься не только экономикой, но и внешней политикой и даже обороной – правда, в этих сферах никто никого не принуждает, вопросы решаются, только если все "за". Еще ввели институт гражданства ЕС и единую валюту. Наконец, собрали Европейский Конвент – орган, который должен написать Европе единую конституцию. Стали говорить уже о том, что пора бы поручить Евросоюзу представлять всю объединенную Европу в ООН.

И надо же – нашла коса на иракский камень! Романо-германцы столкнулись лбами с англосаксами и примкнувшей к ним Испанией. Страны-кандидаты из Центральной и Восточной Европы поддержали "партию войны", за что получили грозное предупреждение от ее противников: дескать, возьмем, да не возьмем вас! В итоге вся Европа раскололась – к великой радости США. Принцип "divide et impera" никогда не устареет.

Итак, Союзу не хватает политического единства. Его наднациональная власть, которая "построила" всю европейскую экономику, не распространяется на сферу внешней политики и не может ею руководить. Там сохраняется суверенитет стран-членов и есть расплывчатые обязательства согласовывать друг с другом свои ходы. А если согласовать не удается, что тогда? Тогда ничего.

Разлом или облом?

Проблемы, с которыми столкнулся ЕС, не были неожиданностью. Их предпосылки давно известны и аналитикам, и политикам. В первую очередь, это извечное "диссидентство" Великобритании в объединенной Европе. Лондон везде, где только может, поддерживает линию своего заокеанского "большого брата", даже в ущерб европейским интересам – и теперь он просто сделал это наиболее последовательно.

Великобритания никак не может найти общий язык с континентальной Европой, причем как в политике, так и в экономических вопросах. Отчего это происходит? На этот счет есть разные точки зрения, но очевидно, что дело тут не только в чрезмерной дружбе Лондона с Вашингтоном. Классики геополитики утверждают, что Британии присуще в корне иное политическое мировоззрение, чем континентальной Европе. Островитяне ощущают себя экипажем корабля, который отнюдь не привязан к какому-либо берегу (в том числе и к европейскому). Это жизненное кредо позволило Великобритании в свое время построить огромную морскую империю и создать наиболее либеральную и гибкую модель экономики. Затем эти задатки передались по наследству США, и те достигли еще более поразительных результатов. Интересы Вашингтона – ресурсы, рынки – и его власть простираются сегодня фактически по всему миру, причем без видимого американского присутствия. Но если кто сомневается в этой власти – ждите вооруженных гостей с "крылатыми гостинцами". Впрочем, долго они докучать вам не станут: поставят на место и исчезнут за горизонтом. Такой способ властвования называется талассократия – "власть посредством моря". В чем-то сродни пиратству.

В континентальной Европе иные традиции властвования, унаследованные от Римской империи. Для нее властвовать – значит обосноваться всерьез и надолго: установить свои законы, разместить воинские контингенты, проложить дороги. А уж затем – осваивать ресурсы и рынки. Это называют теллурократией, или "властью посредством земли".

Можно долго спорить о том, какой метод властвования более справедлив, какой более эффективен, но сейчас важно отметить другое. Получается, что война в Ираке, как типичное проявление талассократии (пришел – подчинил – ушел), противоречит "континентальным" принципам властвования. Европа против такой войны. Вся, кроме, разумеется, Великобритании. Да вот еще Испания решила "тряхнуть стариной" – она ведь тоже когда-то "властвовала посредством моря". Для нее, правда, давно уже нетипично такое поведение, но тут поспособствовала личная дружба Буша и Аснара.

Таким образом, война в Ираке вскрыла важнейший тектонический разлом внутри ЕС – между морскими и континентальными державами. Если бы этой войны не было, можно было бы долго и успешно убеждать себя и окружающих в целесообразности дальнейшей интеграции ЕС и выгоде создания Соединенных Штатов Европы. Но речь зашла о войне и мире, что в международных делах равносильно шекспировскому "быть или не быть", и доводы разума слегка отступили. Вместо них начал действовать некий дух народа, его подсознательный опыт, накопленный веками. И он подсказал близким, в общем-то, государствам диаметрально противоположные решения этой дилеммы. В итоге довольно остро встал вопрос о том, возможна ли в принципе интеграция Европы с участием Великобритании.

Что же касается Восточной Европы, то здесь нет оснований ставить шекспировские вопросы. Страны ЦВЕ всё еще находятся в состоянии перехода, бегства от "совкового" прошлого к европейскому будущему (минуя непонятное настоящее). Этим объясняется тот факт, что они в настоящее время чрезмерно ориентированы на США как антипод Советского Союза, державшего их некогда в своем лагере. Как геополитические фигуры страны ЦВЕ еще не сформировались, а к "народному духу" прислушиваться не спешат. В итоге Вашингтон имеет возможность очень серьезно влиять на них, а через них – на Европу. Очевидно, что это влияние не идет на пользу последней.

Как жить дальше?

Строительство европейской федерации происходит с одной важной оговоркой: ее "субъекты" имеют право сами выбирать, в каких аспектах "федеральной" политики они будут участвовать, а в каких – нет. Это называется "принципом гибкости" (flexibility). Это же означает, что отдельные группы по интересам из числа стран-членов могут развивать интеграцию в формате "междусобойчика", не оглядываясь на несогласных и сомневающихся. Вот в этом принципе, возможно, и заключается залог жизнеспособности расширяющегося Евросоюза. Так, в "зону евро" входят сейчас 12 стран ЕС, но если бы они ждали, пока Великобритания согласится "сдать" свой фунт, то не видать бы Европе единой валюты.

Нынешний кризис взаимопонимания обернется для ЕС новыми "междусобойчиками", теперь уже военно-политическими. Франция, Германия и Бельгия уже решили создать оборонительный союз, который они видят в качестве ядра всей будущей оборонной политики ЕС. Их план, предусматривающий тесное сотрудничество (а возможно, и объединение в какой-то форме) вооруженных сил, будет обсуждаться в апреле на специальной трехсторонней встрече. Министр иностранных дел Бельгии Луи Мишель по этому поводу заявил: "Если мы обретем военные способности, то США начнут относиться к Европе как к сообществу, а не как к корзине, из которой можно брать необходимое по собственному усмотрению". Герхард Шредер поспешил заверить, что речь не идет о создании альтернативы НАТО. Но это прозвучало неубедительно, поскольку сам канцлер тут же подчеркнул, что союз будет открыт для всех, кто пожелает сотрудничать на его основе. Что же это, как не альтернатива? Совершенно очевидно, что Великобритания ею не воспользуется.

Представляется, однако, что европейской интеграции как таковой ничто не угрожает. Чем бы ни закончилась война в Ираке, в Европе всё останется в целом по-прежнему. Доводы разума подсказывают европейским державам, что не следует перечеркивать достижения экономической интеграции из-за политических разногласий, пусть даже и очень острых. Общий рынок и экономическая политика, Шенгенские соглашения и единая валюта вполне оправдывают свое существование. И процесс расширения Евросоюза никто останавливать не станет – слишком многое поставлено на карту. Другое дело, что ЕС как политический и военный союз, а уж тем более как единое государство, теперь вряд ли будет считаться достижимой целью. По крайней мере, в нынешнем его составе.

Германии и Франции придется и дальше в одиночку оппонировать США в их мировой гегемонии. Конечно, вокруг этих двух локомотивов Европы может сложиться некое ядро "континентальных" стран ЕС. Оно, теоретически, смогло бы сформировать настоящий внешнеполитический союз и даже федерацию десятка стран Европы. Но ЕС скоро будет насчитывать уже даже не 15, а 25-27 государств. И если внутри его образуется мини-федерация, то возникает вопрос: как тогда быть с уже существующими атрибутами "большой" Европы: гражданством, парламентом, валютой, отсутствием внутренних границ? Неужели придется вводить двойное гражданство для европейцев и восстанавливать границы в Пиренеях и на Ла-Манше? Неужели гражданам одной Европы придется служить в вооруженных силах двух разных и, возможно, не очень дружественных блоков? Такое трудно себе представить. Гораздо вероятнее, что единая Европа останется "большой", пусть даже ценой своего внешнеполитического единства. А значит, ЕС обречен на длительное пребывание в состоянии "большого призрака" международной политической арены, при том, что его социально-экономическая интеграция будет успешно развиваться.