Майор Пронин обретает новую плоть

Овалов Л. Рассказы майора Пронина. Голубой ангел. – М.: Ad Marginem, 2004

Мне было лет девять, когда это закончилось. В середине 80-х я с Yтра ходил в школу, потом делал уроки вместе с группой продленного дня, а вечером играл во дворе в футбол (зимой – в хоккей). До сих пор помню, как Сенька из третьего подъезда рассказал нам скабрезный анекдот про майора Пронина. Это было в последний раз. Уже через пару лет Пронин исчез из анекдотов, испарился из коллективного сознания.

Но прошло двадцать лет, и пробило время старых героев. Около года назад издательство "Ad Marginem" запустило новую книжную серию "Атлантида". В ней выходили аутентичные советские хорошо забытые детективы и фантастика. Но если предыдущие выпуски "Атлантиды" были изящным издательским ходом, книги являлись своеобразным филологическим easy-reading'ом, то с "Приключениями майора Пронина" дело обстоит немного по-другому. Как бы пафосно это ни звучало, переиздание Пронина и вправду может наложиться на его полувековую мифологию. Что из этого выйдет, предугадать нельзя, но в любом случае читатель получает отличные тексты.

Пока выпущены первые две довоенные книги Льва Овалова: сборник "Рассказы майора Пронина" и повесть "Голубой ангел". На очереди еще три. Интерес современного читателя к приключениям майора может быть основан на трех моментах: описании советских реалий, увлекательности сюжета и харизматичности главного героя. Реалий тут есть, что и говорить. Весь текст, по сути, из них и состоит. Конечно, и сейчас полно авторов, любящих описывать быт довоенного СССР. Однако стилизованность и ироничность, даже не присутствуя открыто, выдают себя между строк. Только писатели тех лет могли так просто и без всякой задней мысли составлять такие предложения: "Я по черному ходу поднялся на второй этаж, вошел в квартиру, объяснил обыкновенным советским людям, кто я такой, и попросил мне помочь".

Взявшись за прочтение оваловских текстов, так сказать, из филологической причуды, неожиданно осознаешь, что сюжет уже давно взял тебя в оборот и ты проглатываешь страницы лишь с одной целью: узнать, как на этот раз найдут и обезвредят врагов Советской власти. На действительную увлекательность сюжета помимо собственно детективных коллизий работает несколько факторов. Овалов свои криминальные фантазии четко вписывает в быт советских граждан. При определенной гиперболизации сыскные похождения вполне реалистичны. События и антураж, описываемые в этих книгах, узнаваемы даже сейчас, по прошествии стольких лет. Немалую роль играет и восхищение самого писателя профессией сыщика, определенный пиетет к ней.

Ну и, конечно, сам майор Пронин – главный аттракцион этих текстов. С Иваном Николаевичем мы знакомимся в рассказе "Синие мечи". Здесь Пронин – еще начинающий чекист, он неотесан и простоват, его наивные догадки и сомнения выглядят иногда просто комично. Однако в повести "Голубой ангел" главный герой преображается кардинальным образом. Он уже немолод, на его счету множество с блеском раскрытых преступлений, он нетороплив и мудр. Здесь используется то же построение сюжета, что и в знаменитой "Собаке Баскервилей": Пронин якобы отстраняется от расследования, поручая его вести своему ученику, другу и помощнику Виктору Железнову. На самом же деле он в это время производит свое "внутреннее" расследование, обнаруживая шпионов западной разведки.

Возможно, в мифогенности майора немаловажную роль играла некая иррациональность, замечаемая в произведениях Овалова. При общей четкой выверенности и ровности повествования оно иногда прерывается малообъяснимыми вкраплениями, будь то нарушение логики или стилистическая несогласованность. Чего стоит какая-то прямо-таки патологическая склонность Пронина к сну в "Синих саблях". Доходит до того, что он засыпает в самый кульминационный момент, угодив в засаду. Или посреди неспешного и вполне оптимистичного рассказа вдруг натыкаешься на фразу: "За окном дождь, а в доме тишина такая, что впору удавиться".

Так или иначе, сейчас произведения Льва Овалова приобретают новую книжную плоть, и кто знает, как отзовется выход тиража текстов об "обыкновенных советских людях" на их детях.